– Ступайте, Хьюи, прогуляйтесь по саду, а я должна встретить судно. Когда его ожидать?

– Похоже, прямо сейчас. Пойдемте к реке.

Пока он это произносил, раздался гудок приближавшегося парохода. Девушка на мгновение застыла в нерешительности.

– Это безобразие с моей стороны так бесцеремонно распоряжаться вашим временем. Вы говорили, вам нужно написать письма. Пишите сейчас; тогда… тогда после ужина будете свободны.

– Я могу написать их завтра. Пойду с вами к пароходу.

– Нет, дружочек, я вам запрещаю. Будьте паинькой, пишите ваши письма. Я вас прошу.

Удивленный и недоумевающий, Хью пошел к себе в номер. Он и вправду говорил Джулии, что еще неделю назад должен был написать несколько писем, однако что-то ему подсказывало: она руководствуется не заботой о нем, а какой-то иной причиной. Она хотела встретить пароход в одиночку! Тут же в душе Хью стала расправлять кольца змея ни на чем не основанной ревности. Он уговаривал себя, что Джулия собирается встречать какую-нибудь докучную тетушку, но это объяснение не убеждало: он вспомнил, с каким заметным удовольствием она читала телеграмму, извещавшую, конечно, о чьем-то прибытии. Тем не менее он приковал себя к письменному столу, написал пару дежурных писем и лишь после этого, все больше беспокоясь, вышел через фойе на теплый ночной воздух. Большинство обитателей отеля были у себя и одевались к ужину, но на веранде спиной к нему сидела Джулия. Напротив ее кресла и вплотную к нему стояло другое, которое занимал молодой человек; на его лицо падал свет. Молодой человек пожирал глазами Джулию, его ладонь покоилась на ее колене. Хью резко повернул назад.

В последние три дня Хью с Джулией и еще двумя знакомыми составляли весьма приятную компанию за ланчем и ужином. На этот раз, войдя в столовую, Хью увидел на их столике всего три прибора; Джулия и тот самый молодой человек с веранды сидели у окна в дальнем конце зала. За ужином случайно выяснилось, кто он такой: один из соседей знал лорда Патерсона по Каиру. Хью едва прислушивался к застольной беседе, зато внимательно приглядывался к паре у окна, обращая внимание на жесты, говорившие о близости, и его тяжелое лицо все больше мрачнело и наливалось злобой. Не дождавшись окончания ужина, пара встала и направилась в сад.

Как любовь стремится постоянно созерцать источник своего блаженства, так и ревность не может отвести глаз от источника своих мук. После ужина, как у них было заведено, Хью с приятелями расположился снаружи, на веранде. По саду бродили пары, и при свете полной луны, которая должна была послужить им светильником в Карнаке, когда уберется «надоедливая публика», Хью быстро узнал Джулию с лордом Патерсоном. Они прогуливались туда-сюда по обсаженной розами дорожке, то скрываясь за кустами, то возвращаясь в поле зрения, и каждый раз Хью все больше утверждался в понимании того, что и так было понятно. И вместе с ревностью в нем все сильнее нарастал опасный гнев. Судя по всему, лорд Патерсон не принадлежал к той «надоедливой публике», от которой Джулия стремилась избавиться.

Наконец приятели, которые собирались выехать в Карнак, удалились, а Хью продолжил сидеть в одиночестве, выкидывая одну за другой недокуренные сигареты. Он распорядился, чтобы двух его лошадей, одну под дамским седлом, приготовили к десяти, и в это время собирался пойти к девушке и напомнить, о чем они условились. А пока он будет ждать здесь – ждать и наблюдать. Если бы даже веранда загорелась, Хью не уговорил бы себя тронуться с того места, откуда была видна обсаженная кустами дорожка, по которой прогуливалась пара. Но вот они свернули на широкую аллею, ведущую прямиком к веранде, немного пошептались, и лорд Патерсон, покинув Джулию, поспешно зашагал в отель. Проходя мимо Хью, он, как тому показалось, окинул его насмешливым взглядом и скрылся за дверью.

Когда лорд Патерсон удалился, Джулия быстро подошла к Хью.

– О Хьюи, – произнесла она. – Будьте лапочкой, сослужите мне огромную-преогромную службу. Лорд Патерсон – да, тот самый, который только что вошел в отель, он просто душка, вам понравится, – так вот, лорд Патерсон приехал всего на одну ночь и ужас как хочет посмотреть на Карнак при лунном свете. Не одолжите ли нам своих лошадей? Он настоятельно требует, чтобы я поехала с ним.

От такой вопиющей наглости у Хью отнялся язык, и, пока он молчал, в груди его разгоралось пламя ярости.

– Я думал, вы поедете со мной.

– Я собиралась. Но видите сами… – Она состроила виноватую гримаску, которая днем так очаровала Хью. – Ну Хьюи, неужели вы не понимаете?

Чувствуя, как в нем колышется черное море обиды и боли, Хью поднялся на ноги.

– Не уверен. Но, конечно же, скоро пойму. Так или иначе, мне нужно задать вам вопрос. Я хочу, чтобы вы обещали выйти за меня замуж.

Ее большие детские глаза округлились как плошки. Вслед за этим она расхохоталась, и они превратились в щелочки.

– Выйти за вас? Вот так шуточка! Какой же вы дурашка!

Внезапно из сада донесся частый топот бегущих ног, и тут же на веранду запрыгнула большая серая обезьяна и уставилась в лицо Хью преданным собачьим взглядом, словно ожидая приказаний. Джулия прильнула к нему с испуганным криком:

– Что за жуть! Хьюи, Хьюи, спасите меня!

И тут Хью вдруг осенило. Все те дикие фантазии, которые он слышал от Ранкина, обернулись самой трезвой реальностью. И одновременно девичьи пальцы, вцепившиеся ему в руку, показались хваткой какого-то ядовитого хищника: кольцами змеи, щупальцами осьминога, когтями летучей мыши-вампира. Что-то внутри все еще трепетало и зыбилось, как сыпучий песок, но сознание успокоилось, и ум прояснился.

– Иди прочь, – сказал он обезьяне и указал на сад, и та запрыгала прочь, все так же весело и шаловливо взрыхляя податливый песок дорожки. Потом он спокойно обернулся к девушке.

– Ну вот, она ускакала. Ручная, наверное; сбежала от хозяина. Я видел на днях, как ее или похожую вели на веревке. Что до лошадей, я буду счастлив одолжить их вам с лордом Патерсоном. Сейчас десять, они будут на месте.

Девушка уже успела оправиться от испуга.

– Ах, Хьюи, вы просто золото! И вы ведь понимаете?

– Да, все понятно.

Джулия ушла переодеваться в костюм для верховой езды, и затем Хью, любезно пожелав всадникам приятной прогулки, расстался с ними у ворот. После этого он вернулся к себе в спальню и открыл коробочку, в которой хранил скарабеев.

Через час он, со статуэткой Таху-мета в кармане, шагал в одиночку по Карнакской дороге[219].