Я ответил, что да, конечно, мне интересно, как у него дела, хотя на самом деле мне было глубоко наплевать. Тогда его громадная фигура опустилась на табуретку возле моей койки, при каждом движении издавая жужжание сервомоторов, и он заговорил:

– Ну что же, Билли Лумис, если ты и вправду хочешь знать, как у меня дела, то мне стоит, видимо, проявить к тебе уважение и попытаться ответить на этот вопрос. Но будет это непросто, поскольку, чёрт тебя дери, сначала нужно понять, кто я вообще такой и какие у меня могут быть в теперешнем положении дела. Может, ты мне и самому поможешь разобраться, как у меня дела, так что спасибо, что спросил.

Как ты видишь, у меня на экзоскелете написано, что зовут меня Виктор Буров. И табличка на груди так удобно расположена, что её можешь прочитать и ты, и любой встречный, и я сам. Только вот я сам не очень понимаю, что это значит. Имя и фамилия – это, конечно, здорово, только непонятно, что за человек за ними стоит, да и стоит ли вообще. Видишь ли, Билли, я служу в войсках уже лет десять, если судить по тем записям, что хранятся в моих микросхемах, и меня изрядно потрепало за это время. В восемь тысяч пятнадцатом мне оторвало ногу. По глупости – просто попал под гусеницу своего же танка. В семнадцатом я лишился большей части туловища, когда попытался прикрыть собой вражеский огнемёт. В декабре того же года потерял обе руки, схватившись за то, что я счёл лианой, и я до сих пор толком не знаю, что на самом деле это было, но рвануло оно знатно. В прошлом году я наступил на мину, лишившись второй ноги и остатков того, что обычно стыдятся показывать на публике. А примерно месяц назад головоногие снесли мне выстрелом голову. Уж я тебе скажу, это было зрелище. Мне показал один парень из моего взвода, хакнувший видеорегистратор своего экзоскелета. Я брёл вперёд, расстреливая врагов, а с туловища у меня свисала кучка сосудов и проводов, на которых болтался кусок нижней челюсти – всё, что осталось от моей головы. Беда оказалась невелика – экзоскелет дотащил меня до базы, там меня подлатали, так что выгляжу, я, пожалуй, даже лучше прежнего. Только вот когда башку меняют на электронный протез, воспоминания о гражданке в него вкладывать не принято, только логи предыдущих операций. Оно понятно – для боеспособности это ничего не значит, да и откуда техникам знать, что там было, в моей раскуроченной башке, если я теперь и сам уже в этом не уверен? Но всё-таки обидно, Билли. Ведь если и был на свете человек с именем Виктор Буров, то большая его часть хранилась как раз там, в этих никому не нужных воспоминаниях. Судя по записям в моей новой голове, родственников у меня нет. Однако это не значит, что до армии меня не существовало. Не думаю, Билли. Кто-то же должен был принять решение идти служить в войска. И на то должны были быть причины. Может, меня знал кто-нибудь на гражданке. Может, у меня с кем-то были сложные отношения. Может – кто знает – у меня даже девушка была. Но теперь в этом нет никакого смысла, поскольку я просто боевая единица. Что говоришь, Билли? Ты громче говори, у меня щели возле микрофонов забиты грязью. Сегодня тяжёлый был бой, я вынес, наверно, пару десятков головоногих, а они живут, как знаешь, в таком дерьме, что мудрено не испачкаться по самую макушку. А! Расслышал, наконец. Ты говоришь – я должен быть благодарен, что остался в живых, что меня починили и поставили на ноги.

Ты прав, Билли. Ты бесконечно прав, а я бесконечно благодарен. Только давай разберёмся, что значит «жив». Насколько я понимаю, из той плоти, которая когда-то была Виктором Буровым, остался только небольшой кусок бедра, остальное постепенно заменила механика и электроника. Экзоскелет – шутка хорошая, ему всё равно, что в себе таскать, лишь бы батареи были заряжены. Так что жив я или нет – это вопрос. И поставили ли меня на ноги, тоже непонятно, ведь по сути ноги уже не мои. Ты не согласен, Билли? А, ты говоришь, что это всё не напрасно, что я служу ради нашей победы.

И в этом ты тоже, мать твою, прав. За те годы, что я служу, мы всё время побеждаем. Сначала мы побеждали ластобрюхих, потом каких-то однополых, теперь с ними всеми вместе побеждаем головоногих. Сначала мы воевали за Родину, потом, когда Родины не стало, за демократию, а теперь за президента. И мы действительно побеждаем, это не просто слова. Я же вижу разрушенные города и оплавленные нашим оружием скалы. Мы продвигаемся вперёд, покоряем наших врагов и саму природу, это правда. И враги наши когда-нибудь станут нашими друзьями, когда это станет выгодно тем, кто послал нас на войну. И это, безусловно, будет нашей очередной победой.

Но вернёмся к твоему вопросу, Билли. Ты же спросил, как у меня дела. Должно быть, существует некая мера – хорошо дела идут или плохо. И надо суметь как-то взвесить, оценить, хорошо ли идут мои дела. Вполне возможно, что это можно измерить суммой на моём счету. Во всяком случае, я знаю, что многие так думают. Что ж, тогда моё последнее ранение, когда я лишился головы, здорово улучшило мои дела, ведь мне выплатили солидную страховку. Вопрос только в том, Билли, что мне делать с этими деньгами? Ну, понятно, что для начала надо выплатить долги. Вся наша система направлена на то, чтобы человек изначально рождался с долгами, которые потом всю жизнь бы выплачивал. И это разумно, Билли! Ведь иначе кто бы захотел работать в шахте? Или, тем более, кто пошёл бы служить в армию? Что ты говоришь? А, да, понял. Ты говоришь, что я после стольких лет службы наверняка окажусь в плюсе.

И в этом, Билли, ты прав. У меня уйма денег. И если я вдруг решусь уволиться из армии, и если мне это позволят – ты же знаешь, как много людей у нас занимается агитацией, они просто так не отпустят меня – то я, пожалуй, и вправду смогу вернуться домой и попытаться оплатить своё лечение. Представим себе на мгновение, что мне вдруг хватит средств даже сделать себе вполне приличное тело из мяса и костей. И пусть даже, хоть это совсем уже фантастика,