Про себя его любовница подумала: если бы у Дёльсдорфа все шло по плану, он бы часов на шесть раньше трахнулся, подольше отдохнул, но «жизнь» его от этого не изменилась бы. «Нельзя клеветать на людей». Тут уже Дёльсдорф разозлился. «Контрмера должна быть сильной». — «Настоящей контрмерой было бы, если бы ты встал пораньше». Дёльсдорфу хотелось бы, хотя бы только для более сильной позиции в этом разговоре, чтобы его «жизнь» была значительнее. Тогда бы он мог лучше обосновать свои слова о «силе» воздействия контрмеры, ведь он чувствовал, что в этих словах есть своя правда. «Они украли у меня целый день».

Поскольку согласия в этом вопросе им найти не удавалось, они снова занялись телесными делами. Ей хотелось бы ударить Дёльсдорфа по члену, чтобы наглядно показать ему, что такое удар и контрудар, однако она опасалась его контрудара, по крайней мере она не могла сказать уверенно, как далеко он может зайти. С другой стороны, только это ее в тот момент и интересовало. Этак никакой удачи в любовных делах не получится.

Пасха Мутцлаффа

До чистого четверга Мутцлафф не выходил из лаборатории. Вахтер приносил ему молоко, хлеб, масло. В ночь на пятницу он пошел «домой», то есть вернулся в свою однокомнатную квартиру.

На страстную пятницу было намечено еще несколько заседаний с представителями факультета, на которые в течение недели не нашлось времени. Мутцлафф зашел за деканом Аймсбюллером. Они вместе перекусили в кафе «Четыре времени года», ожидая профессора Пинкуса и доктора Хильдебрандта, с которыми надо было обсудить вопрос о молодых ученых. Час ушел на поиски секретарши, которая могла бы записать результаты обсуждения. Содержимое кофейника (чашками здесь кофе не подавали) вновь привело расслабленные и предельно утомленные сосуды Мутцлаффа в некоторую норму, однако «сосредоточенности» добиться все же не удалось. В таком состоянии он должен был между 18 и 22 часами (еще одно из «удовольствий» этого дня!) диктовать текст, содержащий требования и предложения в связи с подготовкой институтского бюджета на 1972 год. После такого рабочего дня он не мог идти спать и стал болтаться по пивным, пока не заснул в четыре утра. «Даже если мы признаем, что у нас в лаборатории не место поэтам, нельзя не согласиться, что столь высокое признание объективной рациональности означает не только достижения, но и потери».

В субботу он обнаружил, что совершенно не подготовлен к выходным. Никого из друзей он застать уже не смог. У его многолетней подруги была жестокая ангина. Он не хотел к ней идти, потому что заразился бы от нее и тогда во вторник, после Пасхи, не смог бы нормально работать. «Я тут лежу, — говорила Габриэла по телефону, — как собака, моя рубашка уже через пять минут мокрая от пота. Я как мокрый мешок». Мутцлафф купил ей на вокзале романы, журналы, пакет лекарств и просунул все это (как будто речь шла о больном чумой) через почтовую щель в двери. «Спасибо, ты все-таки мил», — ответила Габриэла с той стороны.

В зеркале в ванной его обнаженное тело выглядело свежим после душа и готовым к действию. Вымытые волосы (с каштановым экстрактом) лежали в беспорядке и были еще прочны, как проволока. Но в городе не было никого, с кем бы он мог договориться по телефону. Он присел к своему стереоприемнику (словно усердное насекомое, однако без всякого общественного задания, какое есть, наверное, у пчел) в попытке поймать подходящую музыку.

«И все же у мифа, музыки и сновидения есть определенные общие черты. Они представляют собой машины, освобождающие от власти времени».

В это время по радио шли только передачи, «подобающие такому дню». Церковные рассуждения о воскресении Христа, программа для молодежи, духовой оркестр.

В своем институте Мутцлафф может с помощью радиоастрономической аппаратуры вслушиваться на 12 миллиардов световых лет[55]вглубь вселенной. Хотя в его распоряжении выспавшееся уже тело, вернувшееся к нему трезвое сознание, этот мертвый праздник не вызывает его любопытства. Яркое солнце за окном для него тоже бесполезно, потому что теплый воздух пробуждает отчаянные желания, на которые он не может «ответить».

И вот этот разумный и одолеваемый чувствами человек читает романы в надежде, что день пройдет.

Сегодня и завтра магазины закрыты. В понедельник после обеда (в ГДР это не выходной!) ему ничего не остается, как пригласить двух прежних подруг на праздничную программу в кино. Показывают фильм Диснея «Фантазия». Динозавры изображены совершенно неправильно с биологической точки зрения, они вовсе не погибли от жажды в пустыне; совершенно неудовлетворительно нарисованы созвездия. Обо всем, что рассказывается в фильме, существуют точные сведения, Мутцлафф это знает. Подобную «поэзию» ученый Мутцлафф отвергает, как раз потому, что он весь день ищет поэзию.

«У Европы есть смертный брат, Кадм, который должен принести в жертву одну из посланных богами коров и при этом убивает чудовище, из останков которого вырастают человеческие существа. Но Кадм сам — чудовище».

Мутцлафф развлекается тем, что сводит предания греков, собранные в находящейся в его библиотеке книге, к предельно кратким формулам. «Они становятся от этого более емкими».

К вечеру на улицах начинают продавать первые вторничные газеты. Многие люди выходят прогуляться. Мутцлафф нарисовал график, показывающий, как можно заменить Пасху анти-пасхой, основанной не на забытом господине Христе, а на реальных «смысловых связях нашего времени». Одна из координат — «радость в связи с завершением проекта», другая — «память о великих исторических моментах», третья координата — «весенние чувства», для других координат на его графике нет больше места; однако у него есть еще математические возможности самовыражения. Но это непросто. Выбрать дополнительную величину «ценность» или координату «симпатия»? В результате возникает система отношений («ради чего существует праздник») с 46 координатами. Вот как нужно отмечать праздник, говорит Мутцлафф.

На улицах и дорогах полно машин. Одиночество этих дней — результат дорожной «блокады». Тут Мутцлафф находит интрижку. В одном из баров он обнаруживает девушку, с которой уже давно хотел познакомиться поближе. Она идет с ним.

Во вторник Мутцлафф приходит в лабораторию вовремя. И все же в лаборатории полно скрытой поэзии. В этом институте он связан со всеми другими институтами, занимающимися на планете Земля звездами и миллиардами галактик, со всеми, для кого это профессия. Он с вожделением ощупывает телекс.

Финансовая инспекция не позволяет завести в естественно-научных институтах даже кушетку. Да Мутцлаффу и не пришло бы в голову привести сюда одну из своих подруг (что ей тут было делать?). Лишь когда профессиональная деятельность не будет удовлетворять Мутцлаффа, он по-настоящему двинется с места, сделает саму Пасху предметом своего познания.

Песня Мутцлаффа.

Все великое узрею,

Все прекрасное открою,

Все познаю поскорее.

Звезды бродят надо мною,

Озаряя теплым светом,