– Не хотели же они сказать… – нахмурилась Шарлотта.

– Я заподозрил, что хотели. Что заставляет мужчину невзлюбить собственного сына настолько, что он даже не позволяет мальчику называть его отцом? Что, если я сын его отца?

Шарлотта тихо ахнула:

– Так… Так ты его брат?

Он снова пожал плечами, старательно избегая ее взгляда:

– Доказательств у меня нет. Но это объясняет, почему мать живет с Теренсом только во время сезона, и то ради приличий, и почему дед души в ней не чает. Не могу сказать, соблазнил он ее до или после свадьбы с Теренсом: я родился почти через девять месяцев. И как ни стараюсь, не могу решить, что Теренс считает большим грехом, но считаю, что все произошло после свадьбы, и Белмейн просто не мог заполучить ее сам.

Мысли Шарлотты пришли в смятение. Вполне приемлемое, хоть и ужасное объяснение.

– О, Стюарт…

Он слегка отстранился и погладил ее плечо:

– Не жалей меня, Шарлотта. Несмотря ни на что, меня растили любящие родители.

– Но гадать… Знать, что все подозревают, будто ты…

Хотя она осеклась, он прижал палец к ее губам.

– Так или иначе, я наследник Белмейна, а он никогда не позволит Теренсу помешать отдать мне наследство. – Он отнял руку и нежно поцеловал Шарлотту. – Прошлое не изменит тебя, каким бы ты ни был. Оно может повлиять на твой характер, но не будет диктовать, каким должно быть твое будущее. Если ты, конечно, сам ему этого не позволишь.

Стюарт натянул одеяла повыше и прижал Шарлотту к себе. Несколько секунд оба молчали, наслаждаясь взаимной близостью и полным доверием. Старые раны уже не ныли так сильно, словно рваные края ее боли соединились с рваными краями его боли, и они сумели утешить друг друга.

– Стюарт… – нерешительно начала Шарлотта, – расскажи об Оуквуд-парке.

Его рука надолго легла на ее плечо.

– Это в Сомерсете.

Его пальцы снова скользнули по ее руке.

– На самом деле это тихая маленькая ферма. Едва насчитывает сто двадцать акров. Я купил ее у шотландца, который так и не нашел времени туда съездить. Ферма перешла его семье по брачному контракту, но на ней десятилетиями никто не жил. – Он рассказал о земле, описывая ее акр за акром. – Там очень плодородная почва, которая за эти годы превратилась в целину. Но она может быть вспахана уже следующей весной и подготовлена к севу овса и ячменя.

Затем Стюарт рассказал о доме, нуждавшемся в ремонте, но все еще крепком, если не считать восточного крыла, крыша которого некоторое время назад обвалилась.

– Мы уже почти его снесли, – спокойно добавил он, но Шарлотта расслышала в его голосе нотки гордости и энтузиазма. – На этом месте можно построить прекрасную оранжерею, как у матери в Барроуфилде. И я хотел бы разбить сад, в котором были бы не только старые дубы, но и фруктовые деревья. Вот и вся ферма…

Стюарт замолчал, и она поняла, что он думает о труде и времени, которые вложил в Оуквуд-парк. Он любил это поместье. И в этот момент Шарлотта вознесла молитву о том, чтобы ему удалось сохранить усадьбу, хотя она боялась думать, что для этого потребуется. Стюарт заслужил куда большего. Как она могла отказать ему во втором шансе, возможности начать новую жизнь, когда она сама хотела для себя того же самого?

Он снова притянул Шарлотту к себе и беззвучно вздохнул, овеяв ее шею теплым дыханием.

– Тебе нужно уходить, верно? – прошептала она.

Он пригладил ее локоны:

– Не сейчас.

– Спасибо, – пробормотала Шарлотта, помолчав. – За то, что сказал мне.

Стюарт улыбнулся сладостно-горькой улыбкой.

– Я сам очень рад.

Странно, но это было так, хотя этот разговор убедил его в необходимости продать Оуквуд-парк. Рассказ о времени и усилиях, потраченных на поместье, о планах и надеждах только подчеркнул разницу между участком земли и женщиной в его объятиях. Он любил их. Но не мог получить все сразу, поэтому выбрал ту, которая ответила ему любовью. Шарлотту.

Сейчас он не ощущал потери, хотя это еще придет, когда он подпишет бумаги на продажу. Исповедь Шарлотте была словно последней прогулкой по поместью. Прощальным визитом. Он не мог заставить себя сделать то, что требуется для сохранения поместья. Завтра он тайно наведет справки и, если все пойдет гладко, получит такую цену, что сумеет полностью заплатить Баркли. А потом… Возможно, Уэр нуждается в еще одном управляющем или смотрителе одного из поместий. В конце концов, его с юности учили хозяйничать в Барроуфилде, и он с успехом применил знания в Оуквуд-парке. Он вполне способен управлять поместьем, и это обеспечит ему крышу над головой и доход, достаточный, чтобы содержать жену.

И тут он кое-что вспомнил.

– Шарлотта, – тихо начал Стюарт, – сегодня я получил записку от Питни.

Она вздрогнула и перевернулась. Ее лицо в свете свечи казалось бледным и встревоженным.

– Хорошие новости, – поспешил заверить он, прежде чем рассказать, что узнал сыщик. – Сьюзен скоро будет дома.

Она нежно и сладостно его поцеловала. Стюарт подумывал рассказать ей о своем решении по поводу Оуквуд-парка, но слова не шли с языка, и он решил подождать, пока не поговорит с Уэром и не завершит продажу поместья. Это настолько важное решение, что ему необходимо больше, чем ощущение, больше, чем слепая уверенность в том, что все будет хорошо. Ему необходим план, нечто определенное, то, что он сможет предложить Шарлотте.

Он держал Шарлотту в объятиях, пока ее дыхание не стало ровным. Уверившись, что она спит, Стюарт сел. Он все еще не желал уходить. Но при мысли о том, какие неприятности их ждут, если Теренс найдет его здесь, ему стало не по себе. Когда Шарлотта перевернулась на живот, освободив его руку, Стюарт неохотно выскользнул из постели. Шарлотта снова перевернулась на спину.

Он порылся в груде сброшенной одежды, оделся и положил вещи Шарлотты на шезлонг. Снова оглянулся, собрал осколки статуэтки и спрятал в карман, чтобы их не увидела мать. Потом получше укутал Шарлотту одеялом и в последний раз коснулся губами ее виска. При виде едва заметных следов слез на ее щеке сердце его заныло. Вряд ли она часто плачет…

Стюарт осторожно открыл дверь и, увидев, что в коридоре никого нет, вышел.

– Какого черта ты делаешь в моей постели, Дрейк?

Стюарт повернулся и сонно моргнул. Над ним со сложенными на груди руками стоял лорд Филипп Линдевилл. Сейчас он был очень похож на своего брата-герцога, разве что волосы у него были потемнее.

– Пип, – пробормотал он, – добро пожаловать домой.

– Здравствуй! Я слышал, что толпа разъяренных папаш изгнала тебя из Лондона.

– Не совсем.

Стюарт сел и потер глаза, прогоняя сон.