уже несколько раз объявила всем, что все имеющееся у «воровки» непременно достанется ей. А стояла она здесь и ждала того, чтобы узнать каким имуществом владеет воровка и не утаила ли чего.

– Посмотри-ка, Каяна, что там? – обратился смотритель к той черноволосой молодке.

Причиной внезапно наступившей тишины стала женщина, укрывшаяся с головы до ног под балахоном из листьев и шерсти. В руках она несла щенка, такого мерзкого и злобного, что казалось, он сейчас же выпрыгнет из своей плешивой шкурки, если хотя бы раз увидит собственное отражение. Темнота и женские руки скрывали щенка от случайных глаз.

Появление этой особы для собравшихся людей не было неожиданным, но все же заставило их сразу отойти подальше от баржи. Они рассыпались в разные стороны, как брошенный на пол горох, позабыв о планах и мечтах о чужом имуществе. И оставив после себя лишь шепоток:

– Кхарская ведьма…

Хозяйка увидела копну нечёсаных волос скрывшую лицо вошедшей.

– Уйди, – раздался голос той, которую тоуркуны называли ведьмой.

Голос был противный и походил на скрип старой корабельной доски, отдираемой от палубы.

Черноволосая нахалка, услышав эти слова, вся сжалась и подалась прочь с баржи.

– И вы пошли, – проскрипела вновь ведьма, очевидно имея в виду смотрителя и его людей.

Все быстро удалились, оставив хозяйку наедине с той, что скрывала себя под копной волос. Ведьма подняла голову, явив хозяйке повязку вместо глаз. Ее взгляд прошелся по всем углам баржи и остановился на напуганной женщине. Хозяйка, потеряв всякую власть над собственным телом, впала в сон, где странный голос заполнил собою все пространство. Вначале она пыталась бежать от него и намеревалась спрятаться, но голос не давал ей никаких шансов и настигал повсюду. Когда же этот всепроникающий голос стал ласковым и знакомым, хозяйка и вовсе потеряла власть над собой: это был голос ее пропавшего мужа. Он что-то спрашивал и спрашивал, она отвечала и отвечала. И было не важно, что спрашивал он не про нее, не про детей и даже не про их домишко, затерянный в лесу, а про незнакомого рыбака, которого она приютила в доме. Когда же хозяйка спросила у мужа, где же все это время он пропадал, голос внезапно стал чужим и незнакомым. Этот жуткий голос поведал ей судьбу мужа, а после приказал:

– Иди домой и молчи…

Через три дня, не помня себя, хозяйка добралась до своего домишки. Мул остался при ней. В припрятанной на груди тряпице позвякивали монеты. Навстречу вернувшейся матери высыпали радостные дети. Они быстро обступили мать со всех сторон и стали рыскать в поисках гостинцев. Найдя новую котомку, что была привязана на спине мула, ребятня обрадовалась и начала бороться за нее. Из дому вышла Илея с малышом на руках, она выглядела уставшей, но счастливой.

Найдя в котомке узорные пряники, сорванцы, проворно расхватав их, разбежались кто куда.

Вечером разожгли огонь; все, кроме все еще отсутствующего Сенаки, не сговариваясь, собрались у очага и накрыли стол, выложив на него все самое вкусное. Хозяйка же постоянно выходила из домишки, прислушивалась и вглядывалась в темноту. Некоторые из детей достали не съеденные, но обмусоленные ими пряники и принялись их грызть сейчас при всех, как можно дольше растягивая удовольствие.

– Бросьте их! В землю их! В огонь! – вдруг завопила хозяйка.

А затем набросилась на ошарашенных детей. Выбивая у них из рук и вытягивая из прожорливых маленьких ртов пряники, она тут же принялась топтать упавшие на пол куски ногами.

Испугавшись такого поведения матери, младшие стали хлюпать носами, а затем разревелись.

– Я погубила тебя! Предала! Разболтала все! – разрыдалась хозяйка, обратив свою истерику на Илею. – Голосом мужа меня прельстили! Они же вначале все про Сенаку, брата твоего, допытывались, а когда я им сказала, что не один он, что с ним девушка-чужестранка и младенец на руках… – Не договорив, несчастная схватила себя за космы и, причитая, принялась бродить от угла в угол. – Обрадовались они и перестали меня мучить. Рассказали мне про мир подземный, тайный, и говорили, что ты та, кто откроет им его. А главное, младенец, что на руках твоих, он обречен на заклание… Меня возьмут они в тот мир, и там не буду я знать страданий. Все будет новым для меня, да и мужа мне вернут, коль отдам тебя им и ребенка твоего. Но не сразу, а когда знак они дадут… и травку дали, чтобы подсыпала тебе в еду, а когда уснешь ты крепко, тогда и они придут. Пока же жить велели, как живу, не вызывая подозрений… —Хозяйка говорила, проглатывая слова. – А я поняла, что не люди они, у них нутро – чернь страшная, гниль одна… Прости меня окаянную! – И, всхлипывая, испуганно прошептала: – Беги. Прямо сейчас, потом уж поздно будет.

Видения. Мать и младенец

Никто не знал, как Илее было страшно, потому что была ночь и потому что она была в лесу, и только теплое дыхание ребенка вселяло в нее силы. Дочь Иля успокаивала себя мыслью, что она здесь не одна, что вот он, ее защитник, пусть даже пока спокойно помещающейся на ее руках и пахнущий молоком. Малыш спал, крепко уцепившись маленькими ручонками за отворот материнской рубахи. Он был сыт и безмятежен. Илея шла быстро, ей хотелось бежать, но бежать не получалось. Боясь разбудить сынишку, она даже во время остановок не выпускала его из рук.

Немногим ранее хозяйка, быстро собрав все необходимое в дорогу, отдала Илее и мула, но ночью в лесу тот совсем не желал слушаться новую владелицу. Он вдруг отстал, а потом и вовсе потерялся со всем тем, что было на его спине.

Руки Илеи отекли, она устала, и пришло время ненадолго остановиться. Илея выбрала большое дерево и прислонилась к нему спиной. На черном небе показался месяц. Ноги девушки подкосились. Силуэты ночного леса теперь не пугали ее, а убаюкивали шелестом листвы. Дочь Иля вспомнила верного друга и брата Сенаку и улыбнулась ― он хорошо придумал когда-то: «Если понадобится, вывеси на оглобле, той, что торчала из крыши домишки, старый сапог». Тому самому сапогу, что был прогрызен мышами и остался еще от мужа хозяйки, суждено было стать тайным сигналом об опасности. Про него Илея не забыла, и дырявый сапог уже занял свое место на оглобле.

Дочь Иля была уверена в том, что теперь именно за ней начнется охота. Сенака же не нужен будет им. Ребенок— вот их главный приз. Ее мальчик