Разве она не должна находиться здесь? Разве не ее голос он должен был услышать раньше всех других? Однако Монтгомери поспешил отбросить все мысли, стараясь выбраться из гондолы прежде, чем та рухнет из своего непрочного положения среди ветвей.

— Ваша милость? — спросила Элспет, касаясь ее руки.

Вероника заморгала и открыла глаза:

— Да?

— Вы не хотите подойти к лорду Фэрфаксу?

— Конечно, — ответила Вероника спокойно, четко и ясно произнося каждое слово.

Но нет, Господи, она не могла этого сделать. Она не могла видеть его искалеченным. Она бы этого не вынесла.

Вероника подхватила свои юбки. Как хорошо, что в это утро она попросила Элспет туго не зашнуровывать ее корсет. Она могла в нем дышать.

«Господи, дай мне сил!»

Однажды прежде ей уже случилось остаться одной среди шумной толпы, окружившей ее, гадая, разразится ли она слезами. А она стояла в молчании с сухими глазами, глядя, как ее мир рушится.

Здесь были все. Все обитатели Донкастер-Холла уже направлялись к деревьям. Всё, что Вероника сумела сделать, — это протянуть руку к ним, а они молча расступились, образовав коридор, чтобы она могла подойти к Монтгомери. Но она осталась там, где стояла, на краю толпы, стараясь обрести мужество, которого у нее не было.

Как она могла собраться с силами?

Внезапно толпа разразилась радостными криками. Вероника слышала этот звук, но он ничего для нее не значил. Вероятно, Монтгомери погиб.

Она сделала несколько шагов вперед, остановилась, закрыла глаза и снова начала молиться, чтобы ей были ниспосланы силы.

— Леди Фэрфакс? — послышался голос миссис Броуди.

Она открыла глаза и увидела миссис Броуди, стоявшую лицом к ней. Экономка стояла растрепанная: обычно увенчивавшая ее голову корона из кос съехала набок, лицо ее раскраснелось и покрылось испариной.

В руках она держала корзинку с мазями и бинтами, ножницами и настойками.

Вероника почувствовала, что вот-вот упадет в обморок. Сердце ее подпрыгнуло к горлу, и она ощутила удушье, а в желудке у нее образовался ком. Элспет оставалась рядом с ней, по-видимому, не желая оставлять ее одну.

— Поспешите принести лестницу! — крикнул Рэлстон, сопровождая свое распоряжение широкой улыбкой.

Вероника внезапно остановилась посреди тропинки, впав в ярость от его непристойного веселья.

С одного из деревьев свалился сапог. И немедленно второй сапог присоединился к первому.

Вероника прижала к груди обе руки и устремила взгляд в небо. Теперь оболочка шара совсем сморщилась и осела на вершинах деревьев, скрыв от собравшихся послеполуденный свет солнца. Гондола повисла между двумя мощными дубами и теперь напоминала детские качели.

Потеряв дар речи, Вероника смотрела на Монтгомери, выбиравшегося из гондолы и цеплявшегося руками за толстые ветви по мере того, как спускался с дерева.

— Слава тебе Господи, — вымолвила Элспет, стоявшая рядом с ней.

Облегчение помаленьку начало растапливать ледяной ком в желудке Вероники.

Толпа приветствовала Монтгомери как героя. Том хлопнул его по спине.

Рэлстон сделал то же самое, потом незаметно вытер слезы. Большинство девушек-горничных, столпившихся за спиной миссис Броуди, повторяли эти слова радости и облегчения, даже Миллисент.

Он был одним из них, их лэрдом, их лордом Фэрфаксом.

Монтгомери поискал глазами Веронику и принялся пробираться через рощу, принимая поздравления присутствующих.

Он добрался до нее и теперь оказался стоящим лицом к ней с листьями, запутавшимися в волосах. Веронике хотелось броситься к нему и стряхнуть их, но она утратила способность двигаться.

Они стояли, глядя друг на друга, на расстоянии вытянутой руки, но это разделявшее их расстояние могло быть длиной в милю.

Их овевал ветер, ероша волосы, сдул листок с его плеча. Толпа, окружавшая их, замерла и умолкла, вне всякого сомнения, заинтригованная их разговором. Или его отсутствием.

Он не произносил ни слова, она тоже молчала. Минуты текли, как улитки. Солнце струилось на голову Вероники, не надевшей ни шляпы, ни чепчика. Она отвела волосы ото лба, отвела глаза, потом снова посмотрела на мужа.

Она не помчалась к нему, не бросилась в его объятия. Она не смеялась, охваченная восторгом при виде его чудесного спасения. Не выкрикивала его имя. Вместо этого стояла у самого края толпы, спокойная и безучастная.

Внезапно и исступленно он испытал желание ударить ее, стереть с ее лица эту полуулыбку, увидеть в ее глазах страдание. Он хотел, чтобы она почувствовала всю глубину своего предательства.

— Не следует ли мне извиниться за то, что я выжил?

Вероника смотрела на него с недоумением. И это было ее единственной реакцией.

Он был идиотом, чувствуя себя таким уязвимым в ее присутствии, когда делился с ней своими мыслями. Когда вообразил, будто страсть может привести к чему-то большему, более значительному.

Они были не лучше спаривающихся животных. Он был ее племенным жеребцом, оленем, хряком и брал ее, когда желал. Но ничем другим он не мог для нее стать. Он не был для нее ни товарищем, ни доверенным лицом, ни возлюбленным.

Монтгомери многозначительно посмотрел на Элспет. Горничная кивнула и исчезла.

— Очень хорошо, Вероника. Мы используем друг друга, спим друг с другом. Но будь я проклят, если поделюсь с тобой когда-нибудь какой-нибудь своей тайной, и, уж конечно, никогда больше не стану тебе доверять.

Вероника сделала шаг назад, держа пальцы на горле. Но Монтгомери не собирался позволить ей улизнуть. Он шагнул вперед, склонился так близко, что только она одна могла расслышать его слова.

— Я почти поверил, что ты каким-то образом повинна в моем крушении. Так сильно хочешь остаться в Шотландии, что ради этого готова оказаться вдовой?

— Ты думаешь, что я имею отношение к этому несчастному случаю? — спросила она.

— А это был несчастный случай? — ответил Монтгомери вопросом, и голос его был холодным. — Прошлой ночью ты была в винокурне. Что ты там делала?

— Я хотела поговорить с тобой, — ответила она. — Я уже сказала тебе.

— Ты что-нибудь трогала?

Вероника покачала головой.

Несколько мгновений Монтгомери изучал ее лицо, надеясь, что она что-нибудь скажет, хоть слово, даст какое-нибудь объяснение, извинится. Но Вероника молчала... И тогда он повернулся и пошел, сделав знак нескольким мужчинам, чтобы они последовали за ним.

Жена нашла время утешить горничную, а для него у нее времени не нашлось.

Ярость бушевала в нем с такой силой, что Вероника ощущала ее физически.