В мировой прессе писали о голоде в обновленной России. Американские кузены прислали посылочку с продовольственным набором: баночка меда с Сейшельских островов, перец, соль, спички, несколько рулонов фольги. Голод и наши проблемы они понимали по-американски: не в чем печь окорока, нечем их солить и перчить. Но все равно посылочка вышла милой.

История с появлением американских братанов расширила кругозор. Все живут, в основном, одинаково. Когда узнаешь о разных семейных перипетиях с разводами, карьерными поползновениями, родительским трепетом о судьбе детей…

На фоне нынешнего антиамериканизма хочу сказать: те американцы, с которыми мне приходилось общаться, были классными, ответственными за свои слова людьми, более сентиментальными, чем мы. Они умеют лучше организовать дело. Зато мы более артистичны и циничны…

Одним словом, дабы не страдать от невротических комплексов, следует просто уважать достоинства других народов, тем усиливая градус уважения к достоинствам своим.

12 июня 1991 года жители Ленинграда участвовали в выборах президента России и мэра города. Одновременно прошел и референдум о возвращении городу первоначального имени – Санкт-Петербург. Из пришедших голосовать 54 % поддержали отказ от Ленинграда. Интересно, что то голосование абсолютно не запомнилось! Какая погода, какие мысли, где располагался мой участок? Да и ходил ли я? Бросал ли бюллетень в урну? И самое главное – за что проголосовал? Ничего не помню – это абсолютная правда. Происходящее в стране и городе не воспринималось серьезно: казалось, идет какая-та игра, коллективный психоз на уровне массового сознания. Люди постоянно сбивались в толпы, куда-то шли, что-то требовали по воле, похоже, незримых космических сил. Провалом странного путча немедленно воспользовалась буржуазия. 6 сентября 1991 года по решению Верховного Совета еще СССР Санкт-Петербург стал юридическим фактом. И это событие никак не запомнилось. Пришлось даже лезть в Интернет за уточнением даты.

Думаю, в 90 годы, когда шел передел советского имущества со стрельбой и бомбометанием, городу называться Ленинградом было бы просто неприлично.

Ленинград исчезал не сразу, как и Советский Союз. Да он до конца и не исчез – так и в социалистические времена проступала сквозь бедноватый уклад быта имперская столица.

Заканчивать книги в чем-то сложнее, чем начинать. Очень важно правильно сконструировать фигуру речи, которая станет эмоциональным резюме и которую читатель навсегда зафиксирует в памяти.

Скажем так…

Мне пришлось поездить по миру, но так получилось, что нигде я не задерживался более чем на месяц-другой. И всякий раз, оказавшись дома, я замечал изменения вокруг. Для того и уезжаешь, чтобы вернуться.

Получилось не совсем то, что нужно. Попробую еще раз…

Одним словом, в славном городе Париже лежит себе незакопанный в землю Наполеон и никому не мешает. В тамошнем городе бесчисленное количество улиц, площадей и мостов, названных в честь королей, их министров, врагов королей социалистов, врагов тех и других – анархистов, и т. д., и т. п. Париж впитывает имена и времена, как губка, и тем замечателен. На бульваре Монпарнас работают по сю пору кафе с памятными для истории искусств названиями «Клозери де Лилл», «Ротонда», «Ля Куполь», на бульваре Сен-Жермен напротив одноименной церквухи трудится кафе «Флор», где в 60 годы прошлого века кипела и бурлила богемная жизнь… Сейчас в перечисленных заведениях сидят богатые туристы из-за океана и чувствуют себя кто Модильяни, кто Хемингуэем, кто Сартром, а кто и (не дай бог!) Гертрудой Стайн.

У нас же все не так. В этой противоположности скрыт свой шарм. Рок-клуб из дома № 13 по улице Рубинштейна выселили за долги. Оно и справедливо, поскольку рок-клуб давно сдох. Сдох когда-то популярный ресторан Дома журналистов, сдохла жизнь в Доме актеров, сдохла знаменитая разливуха «Соломон», половина моего поколения сдохла или еле волочит ноги. Сгорел Дом писателей, но это отдельная хохма…

Когда-то совсем давно, в начале зимы 73 года, находясь в студенческом академическом отпуске, я устроился в метро ночным тоннельным рабочим. Там и вкалывал полгода на перегоне «Маяковская – Гостиный Двор». Этот своеобразный подземный Невский достоин отдельной песни. И вот какая странная история вспомнилась во время корпения над книгой «Ленинградское время»… В середине 90-х на одной из радиостанций я выпустил несколько десятков музыкальных программ под общим названием «Джинсовое радио». В одной из передач, вспоминая ту работу в метро, я выдумал басню: иду, мол, однажды пустынным тоннелем, перекинув обрезную доску через плечо, и вдруг мне навстречу из темноты выходит такой же волосатый и джинсовый парень. Мы приветствуем друг друга, я говорю незнакомцу:

– Мне нравится группа «Прокл Харум».

А парень отвечает:

– А я люблю «Джетро Талл», – и скрывается во мгле тоннеля.

История – чистая выдумка! А тут телефонный звонок. Незнакомый мужчина представляется, что-то такое бормочет про свои литературные опыты, а в конце разговора сообщает:

– Я слушал вашу передачу. Тот человек, которого вы встретили в тоннеле несколько десятилетий тому назад, это я…

Выше я вспоминал Париж, в котором берегут имена и места, связанные с именами. В моем городе все по-другому. И это тоже хорошо, поскольку Петербург – это не окно в Европу, а дорога в Азию. От моря по Невскому к Московскому вокзалу и далее в азиатские недра… У каждого поколения свой Ленинград – Петербург – он медленно и неукоснительно проваливается в топи, из которых вырос. Он есть еще, и его уже нет. Иду по городу и всматриваюсь в лица. Они новые, их много, других и счастливых. Все меньше встречаешь знакомых, все более потерты они и эфемерны. Но и это хорошо. Мой Ленинград уйдет вместе со мной, унесет свои название и имена. Зато и никто другой им уже без меня не воспользуется.