– А если я не пойду, то что будет делать бравый флагман Михай? – казалось, Ларион наслаждался создавшейся ситуацией. – Он понесёт меня на себе? Или он не теряет надежды меня уговорить? Ты ничего не понял, флагман. Ты даже сейчас, когда я перехитрил тебя и выкрал его из-под твоего носа, – Ларион кивнул на Александра, – продолжаешь меня недооценивать. Ты разговариваешь со мной, будто с мальчишкой, прислуживающим тебе за твою милость. Ларион, ты пойдёшь с нами! Ларион, молчи! Ларион, говори! Ларион, ты сделаешь то, что я скажу! А я служил на «Августейшей династии» задолго до того, как появился на ней ты. Я стоял рядом с генералом, когда он ещё был простым флагманом. Как часто венгерские пули рвали обшивку нашей гондолы, но уже тогда я представлял, что вот сейчас будет вражеский залп и я закрою командэра Юлиуса собственным телом. Я мечтал, что он назначит меня рулевым, и я буду вращать штурвал, выполняя его команды стоя с ним рядом, локоть к локтю. Вот эти бесценные кольца, – Ларион брякнул цепью, протянув скованный кулак, – передал мне через палача сам генерал. Он ценил меня и хотел приблизить. Но ты, как скользкий угорь втирался к командэру в доверие, чтобы потом его убить. Ты опутывал его своими мудрёными речами, как предатель Ираклий проползал в душу Иезусу, чтобы потом поднести чашу с ядом. Посмотрите, какой я умник! Переставьте шкалу на компасе! Поменяйте углы рулей! А я всегда знал, что ты шпион! Тебя послали конфедераты, чтобы убить лучшего сына Дакии – генерала Юлиуса!

– Не ори, – Смородин оглянулся на телегу, но Ларион будто его не слышал.

– Ты сделал наши дирижабли сиротами! Ты вогнал кинжал в самое сердце Дакии и сейчас говоришь – пойдёшь со мной? Да никогда я не был с тобой! О… как изменился твой взгляд! Что же ты вдруг, флагман, стал такой растерянный? И голос твой не такой бравый, как был раньше. Ты не знаешь, что делать дальше?

– Заткнись, – огрызнулся Миша, вслушиваясь в звуки просыпающейся деревни.

– Не знаешь… – ухмыльнулся Ларион, затем со злостью в голосе прошептал: – А вот я знаю!

Внезапно он дёрнул цепь, вскочил и, набрав полную грудь воздуха, закричал изо всех сил:

– Шандор! Хорунжий! Тревога! Все сюда!

Опешивший Смородин вскочил, едва не потеряв равновесие, и хотел было закрыть ему рот, но потом передумал и размахнулся кулаком. Но даже рухнув к его ногам, Ларион продолжал кричать, взывая о помощи.

Тогда Миша схватил Александра за руку и бросился к тропе, ведущей в Дубровку. Цепь дёрнулась и, натянувшись, едва не свалила наследника в огонь. Решение пришло мгновенно, твердое и бесповоротное. Выхватив шпагу, Смородин поднял её над головой, задержавшись всего на долю секунды, чтобы покрепче перехватить шершавую рукоять, и размахнуться от плеча. Ларион понял, что будет дальше, и даже попытался подтянуть руку к груди, но цепь, как струна намертво держала её вытянутой над костром. Шпага описала сияющий круг и рухнула ему чуть ниже локтя, брызнув в лицо кровавыми гроздьями. От дикого крика Лариона встрепенулись даже притихшие прежде лошади. Хорунжий с Шандором выскочили из телеги, натягивая на ходу сапоги, но Смородин с Александром уже бежали внизу холма, поравнявшись с деревенскими заборами. Сквозь несмолкаемые вопли Лариона раздался выстрел штуцера, но пуля прошелестела высоко над головами. Впереди, перепрыгивая через оставшиеся на дороге дождевые рытвины, бежал Миша. За ним, вцепившись в его руку, едва поспевал Александр. А следом на цепи взлетала, кувыркалась и сверкала перстнями отрубленная, но крепко державшаяся рука Лариона. Дорога разбежалась на несколько направлений, но Смородин увидел между домами блеск реки и свернул на ту, что вела к причалу. На берегу он заметил единственную лодку, возле которой возился лодочник, вставляя в уключины вёсла. Остальные лодки пока что ещё ожидали своих хозяев, прочно привязанные к столбам. Не обращая внимания на бегущих к нему Мишу и Александра, лодочник сбросил со столба привязь, сел на единственную лавку и, сонно двинув челюстями, принялся жевать чёрствый кусок хлеба. Зачерпнув через борт ладонью воду, он запил свой завтрак и, поёжившись, поднял воротник стёганой телогрейки.

Разбежавшись, Смородин перемахнул через борт и, ткнув на противоположный берег, выдохнул:

– Быстрей туда!

Лодочник окинул его безразличным взглядом, затем протянул волосатую руку. Волосы росли даже на пальцах, и, казалось, он протягивает мохнатую шапку.

– Деньги? – Миша пошарил в пустых карманах, вспомнив, что вся их наличность осталась в карманах Стефана.

Лодочник важно кивнул и тоже с интересом посмотрел на смородинские карманы. Оглянувшись на дорогу, на которой вот-вот должны были появиться ратники инквизитора, Миша увидел повисшую через борт лодки руку. Не раздумывая, он дёрнул за цепь, швырнув её к ногам лодочника.

– Этого хватит?

Ничуть не смутившись, лодочник деловито поднял обрубок и, поплевав, протёр на перстнях запылившиеся камни. Солнце заиграло в самоцветах, и в их сверкающих лучах его лицо преобразилось. Из-под густых бровей алчно вспыхнули глаза, лодочник спрыгнул по колено в воду и, лихо оттолкнув от берега лодку, схватился за вёсла. По тому, как он яростно принялся грести, Миша понял, что плата оказалась более чем достаточной. Когда на берег выбежали хорунжий с Шандором, лодка уже пересекла середину реки. Силуэты ратников скрылись в клубах порохового дыма, но стрельба эта была скорее для очистки совести. Не долетев, пули упали далеко за кормой. Лодочник довольно затянул залихватскую песню, не обращая внимания на размахивающего штуцером хорунжего, и покосился на покоившуюся под лавкой руку, мысленно прикидывая её стоимость.

Вскоре Смородин увидел метавшего по берегу Стефана. Боцман их тоже заметил и семафорил поднятым на палку зипуном, показывая, где следует причалить.

Утренний туман тихо и торжественно полз рваными хлопьями вдоль замерших плотной стеной камышей. Оркестр потревоженных жаб надрывался, выводя звонкие рулады – «Славься, славься»! И Стефан, вдруг проникшись волнительным моментом, не выдержал, бросился в воду, не дожидаясь, когда лодка уткнётся в илистый берег, и, взобравшись через борт, сгрёб Мишу с Александром в неуклюжие объятья. Стыдливо сморгнув повлажневшими глазами, он вдруг признался:

– Как же я за вас волновался! Хватит! Теперь я от вас ни на шаг! Вы даже не представляете, как это страшно – вдруг почувствовать себя совершенно одиноким!

Лодочник же, не дожидаясь когда его лодка опустеет, снял с пояса нож, вытащил из-под лавки окровавленную руку и принялся рубить пальцы.

Смородин отвернулся, чтобы скрыть смущение, и с удвоенным вниманием взялся обследовать распорки между вгрузшими в снег лыжами.

– Стефан, ты сам знаешь, что втроём мы улететь не можем. Ты должен остаться.

– Конечно, Михай, я всё понимаю.

– Это ненадолго. На аэроплане это куда быстрее, чем на дирижабле.

– Да, твой аэроплан быстрый, – грустно вздохнув, согласился Стефан.