— Вон там, на северном краю равнины, где начинается ущелье, — сказал Ахмет. — Там в деревне, я знаю, есть лошади. Только они не верховые.

— Ничего, сгодятся. Веди нас туда.

Идти было нелегко через усеянную камнями и перерезанную лощинами равнину. Они так ослабели от побоев, что с трудом поспевали за своим предводителем. Сломанная рука причиняла Хасану режущую боль, и он едва удерживался от стонов. Прошло почти два часа мучительного путешествия, прежде чем они добрались до загона, сделанного из камней, скрепленных глиной, и услышали, как внутри топают и ржут лошади, встревоженные их приближением. Кучка домов рассыпалась в широком устье неглубокого ущелья, выделяясь светлыми пятнами на фоне темных гор.

Гордон опередил остальных. Когда крестьянин вышел из своей хижины, высматривая волков, которые, как он думал, испугали его лошадей, позади мелькнула тень и железные пальцы сомкнулись на его шее. Угроза, которую прошипели ему в ухо, заставила его замереть, хотя он и отважился издать протестующий вопль, увидев, как неизвестные люди выводят и седлают его лошадей.

— Сагиб, я бедный человек! Эти лошади не господские, они мои! Аллах мне свидетель!

— Проломи ему голову, — предложил Хасан, которого боль сделала кровожадным.

Но Гордон успокоил хозяина пригоршней золота, на которое можно было купить втрое больше лошадей, чем у него забрали. Крестьянин, ошеломленный столь щедрой наградой, прекратил свои причитания, обругал выбежавших жен и детей, заставив всех замолчать, и по приказанию Гордона принес всю еду, какая нашлась в доме, — лепешки, вяленую баранину, соль и яйца. Ничтожно мало для предстоящего тяжелого пути. Мешки с кормом для лошадей привязали позади каждого седла, а также нагрузили на запасную лошадь.

Пока седлали лошадей, Гордон при свете лампы, которую принесла под навес дрожавшая от страха женщина, вырезал лубки, разорвал рубашку для повязки и, вправив Хасану руку, привязал ее к груди раненого. С чужой помощью Хасан смог сесть на лошадь, хотя вскрикнул и позеленел от боли.

Покинув селение, они двинулись в ущелье, которое вело в горы, где не было троп. Хасан настаивал, что необходимо перерезать глотки всему семейству крестьянина, но Гордон запретил это делать.

— Да, я знаю, что, как только мы скроемся из виду, он пойдет в город и предаст нас. Но ему придется идти пешком. Мы будем уже далеко в горах, пока он доберется до городских стен.

— В Руб-аль-Харами людей натаскивают, как охотничьих собак, — сказал Ахмет. — Они могут выследить волка в голых камнях.

Восход солнца застал путников высоко в горах. Они прокладывали себе дорогу по вероломным, усеянным камнями склонам, пересекали сухие русла рек и постоянно смотрели на солнце, чтобы не потерять направление. Брент уже запутался. Ему казалось, что они заблудились в лабиринте скал, только покрытые снегом вершины Большого хребта постоянно маячили перед ними.

Всю дорогу Брент присматривался к Гордону. В его поведении ничто не напоминало курда Ширкуха. Исчезли и курдский акцент, и мальчишество, и веселое щегольство, и павлинье тщеславие в одежде, и даже широкий, вразвалочку, шаг кавалериста. Настоящий Гордон был полной противоположностью человеку, чью роль он блестяще играл. Вместо важничающего, разнаряженного, хвастливого юноши он видел зрелого мужчину с твердым взглядом, скупого на слова, в котором не замечалось и следа эгоизма или бахвальства. И ничего восточного в чертах лица. Гордон стал другим и выражением лица, и манерой держаться. Брент понял, что совершенное преображение Гордона в курда не зависело от каких-то искусственных средств: одежды или усов. Он перевоплотился в Ширкуха благодаря тому, что полностью постиг дух персонажа, которого играл. Он так изумительно изобразил человека, совершенно отличного от него по характеру и свойствам личности, что трудно было поверить, что Ширкух и Гордон — одно лицо. Только глаза его не изменились — блестящие черные глаза, отражающие варварскую жизненную силу и твердый характер.

Гордон не склонен был к разговорам и не нарушил бы молчания, если бы Брент не стал его расспрашивать.

— Я выехал из Кабула один, — начал он свой рассказ, отвечая на настойчивые вопросы Брента, — а потом прихватил по дороге полдесятка афридиев. Нет необходимости занимать ваше время рассказом, куда и зачем я направлялся. Я стал курдом после того, как основательно углубился в горы, вот почему вы потеряли мой след. Никто не знал, кроме афридиев, что Ширкух — это я. Но прежде чем я завершил свою миссию, до меня дошел слух, что какой-то феринги с эскортом из Кабула разыскивает Аль-Борака. Новость быстро разнеслась среди племен. Я вернулся, чтобы разыскать вас, и вскоре увидел, что вы попали в плен. Я не знал, кто вас захватил, но видел, что их было слишком много для сражения. Единственным выходом были переговоры. Подъехав к отряду и увидев Мухаммеда ас-Захира, я понял, кто они, и солгал, что потерялся в горах и хочу вместе с ними ехать в Руб-аль-Харами. А потом я подал сигнал своим людям — вы их видели. Это они обстреляли караван, когда мы въехали в долину, где был источник.

— Но вы застрелили одного из них.

— Я стрелял поверх голов. Они тоже намеренно мазали. Мои выстрелы — один, пауза, затем еще три подряд — являлись сигналом, услышав который они должны были вернуться на место нашей встречи у Калат-аль-Джеханджир и ждать меня там. Когда один из них упал на шею лошади — это означало, что афридий поняли приказ. У нас целый набор различных сигналов.

Я собирался оставить вас в первую же ночь, но когда вы передали мне послание Стоктона, то решил остаться. Мне сразу стало ясно, какую опасность представляет собой новый князь Черных Тигров. Воображаю себе Индию под управлением такой свиньи, как Жакрович!

Я знал, что в Руб-аль-Харами новый эмир, но, конечно, не предполагал, что это Жакрович. Меня никогда не интересовали Черные Тигры — я просто не придавал им значения. Но, узнав от вас о Жакровиче, я понял, что он охотится за золотом из пещеры шайтана. В этом не было сомнения. О да, я знал об обычае дарить каждый год золото дьяволу. Мы со Стоктоном однажды обсуждали, какая опасность будет грозить миру в Азии, если оно попадет в руки какому-нибудь белому авантюристу.

Итак, я должен был ехать в Руб-аль-Харами. Было крайне рискованно открыться вам, кто я, — слишком много людей шпионили вокруг нас. Когда мы прибыли в город, Судьба послала мне Алафдаль-хана. Истинный мусульманский эмир не был бы опасен для Индии. Настоящий житель Востока не прикоснется к золоту шайтана даже для того, чтобы спасти свою жизнь. Я задумал сделать Алафдаля эмиром и вынужден был рассказать ему правду о себе, иначе бы он не поверил, что у меня есть возможности это осуществить.

Я не собирался преднамеренно разжигать бунт на базарной площади — просто воспользовался им. Нужно было вырвать вас из рук Жакровича. И я убедил Алафдаль-хана, что вы нам необходимы в нашем заговоре. Это он дал мне денег для вашего выкупа. Затем во время торга Жакрович потерял голову и сыграл мне на руку. Все сложилось бы отлично, если бы не Али-шах и его человек, этот шинвари!