Я уже отчаялся найти дом в Саках. К тому же мне нужен был такой, чтобы могли жить сразу две семьи: я с женой и сын с женой и двумя детьми. Что-то похожее мы нашли в селе Михайловка. Восемь соток земли и на них два дома. Один – переселенческий из четырех комнат и с пристроенной кухней с коридорчиком. Отопление было печное. Вода во дворе. Еще была большая времянка из трех комнатушек с ванной. Второй дом совсем большой из шести комнат и с пристроенным гаражом. Во дворе колодец. В саду две черешни, пять вишен, один абрикос и один ананас.

Я привез Эльзу, ей понравилось. Дом я купил за 44 тысячи рублей у Ивана Ильича Бондаренко. Возникли проблемы с земельным участком. Дом – мой, а земля, оказывается, совхозная. Это значит, что в любую минуту мне могут сказать: «Убирайся куда хочешь!» К тому же второй дом не был правильно оформлен и не внесен в домовую книгу. С помощью директора совхоза «Саки» Кубрака в течение месяца все вопросы решил и наконец прописался. Сына Энвера прописывать ко мне отказывались. В то время по существовавшему законодательству родителей к детям прописывали, а детей к родителям – нет! Пришлось делать к дому пристройку. Все это продолжалось три месяца. Без прописки нельзя было устроиться на работу, получить пенсию, пособия…

В Михайловку из Сак ходил автобус. Конечная остановка в 50 метрах от нас. Автобусы ходили часто, каждые 30 минут. Цена билета – 5 копеек.

Цены на базаре были низкие: картофель – 12 копеек, мясо было, но обилия продуктов не было. Риса, гречки, пшена в продаже не было, но я, как ветеран войны, стал все это получать по райисполкомовскому списку.

После того как пришел из Ташкента контейнер, жить стало легче. К тому же из Ташкента мы привезли батареи водяного отопления и трубы. В Симферополе купили котел для водяного отопления, бак для солярки. На кухне установили плиту, которая работала от баллона. Плиту привезли из Ташкента. В Крыму все это было немыслимый дефицит.

Энвер стал работать водителем в автобусном парке. Заработок был хороший. Мы завели кур, кроликов, семь баранов, двух бугаев. Казалось, что жизнь наладилась, но начались проблемы с подачей электричества, перестал ходить автобус. Мы вновь нацелились на переезд в Саки. Нашли полдома на улице Девяти Героев. Платить уже пришлось в долларах – 3,5 тысячи. Помимо дома в Михайловке пришлось продать и автомобиль с прицепом. Три месяца делали ремонт, и суммарно дом обошелся нам в 5 тысяч. В это время Эльзу положили в больницу, и, когда ее выписали, мы привезли ее уже в Саки. Ей очень понравилось. Рядом был базар, центр, везде тротуары. Можно обходиться без транспорта. Жизнь снова наладилась.

Я не привык сидеть дома сложа руки. Попробовал устроиться педагогом в Михайловскую школу, но не вышло. Подрабатывал фотографом на свадьбах и праздниках. Однажды, когда на празднике фотографировал музыкальный ансамбль с музыкантами и артистками, они пригласили меня в РДК. Мне дали помещение для работы фотокружка, оформили на полставки. Успел выпустить три группы. Потом финансирование прекратилось. Уволили меня, уволили музыкантов…

В 1970 году тема крымских партизан впервые вошла в мою жизнь. В ту пору я только что вернулся со срочной службы, женился, родилась дочь, заочно поступил в институт. Проблем хватало, но, работая в окружении старых водителей, я невольно стал обрастать информацией о работниках автопарка, которые погибли на войне. Кто-то на фронте, кто-то в партизанах. Именно тогда я впервые услышал о последнем довоенном директоре «Союзтранса» – автобусного парка той поры – Поскребове.

Уже сам факт, что этот человек встретил на этом посту войну, выделял его в моих глазах из числа прочих. Старые водители рассказывали мне, что Поскребов поработал в парке очень мало, но был «большой человек», впоследствии даже генерал-лейтенант, а жена его и сейчас «большая шишка» – начальник автотранспортного управления в Сочи.

В Крымском краеведческом музее, куда я с детства любил захаживать, на одном из стендов я вдруг увидел знакомую фамилию: «Подскребов Андрей Власович. Парторг ЦК Завода имени Войкова в Керчи». Фамилия была несколько иная, но водители произносили ее на слух и это «д» могли просто забыть. Я подошел к заведующему отделом музея Ивану Михайловичу Кочетову и попросил рассказать о нашем бывшем директоре, генерал-лейтенанте Подскребове. Кочетов недоуменно переспросил: «С чего это вы взяли, что Подскребов генерал-лейтенант?» Вопрос застал врасплох, и я неуверенно промямлил: «Люди говорят».

– Люди говорят! – сердито продолжил Кочетов. – Люди из любого предателя такого героя сделают, что потом позора не оберешься!

– Разве Подскребов предатель? – не на шутку перепугался я.

– Нет, конечно. Людей опрашивать нужно. Люди знают многое, но перепроверять надо обязательно, и документы еще никто не отменял, а то у нас что ни участник войны, так минимум Герой Советского Союза или полный кавалер. А тут, видишь ли, генерал, да еще лейтенант. Генерал-майор им даже мало!

Это был мой первый урок на пути поиска. Ни я, ни мой наставник не знали, что я, молодой механик автобусного парка, стою лишь у самого начала дороги, дороги, которая на целые десятилетия полностью займет мою жизнь, мои помыслы. Начав поиск погибших в Великую Отечественную войну работников автобусного парка, я установлю их имена, но среди них окажется водитель Вадим Лобовиков, и на многие месяцы я уйду в неведомые страницы симферопольского подполья 1942–1943 годов. Я познакомлюсь с водителем Василием Новичковым и «заболею» дивизией, сформированной из жителей Симферополя. Знакомство с судьбой Андрея Власовича Подскребова уведет меня в крымские леса, к безвестной братской могиле 42 партизан, и долгие годы уйдут на то, чтобы восстановить каждое имя. Весь этот труд выльется в два памятника, две мемориальных доски, несколько книг, докторскую диссертацию.

Наверное, это было такое время. Когда впервые прозвучала песня «За того парня», то друзья и родные в шутку говорили, что эта песня про меня. Книга Анатолия Рыбакова «Неизвестный солдат» поразила схожестью с судьбой главного героя. По-видимому, это время востребовало людей, которые должны были начать «собирать камни», камни, разбросанные в далеком сорок первом.

Выволочка, устроенная мне в самом начале моего поиска, была очень своевременна. Уже потом я встречал и явных лгунов, и откровенных «Ноздревых», которые так упоительно врали о своем героическом прошлом, что только диву даешься. Все это будет потом, а в тот день из уст И. М. Кочетова я узнал, что А. В. Подскребов до войны занимал очень высокий пост заворга Крымского обкома партии. Почему он оказался в автобусном парке, зав. отделом музея не знал. От кого-то он слышал, что в войну Подскребов погиб в партизанах, у нас в крымских горах.

В те годы наш автопарк соревновался с сочинцами. Иногда даже обменивались делегациями. Поскольку в Сочи жила жена А. В. Подскребова, я упросил включить в состав делегации меня и бригадира комсомольско-молодежной бригады, одного из моих помощников по поиску Толю Иванова. Надо сказать, что о моем поиске в парке уже знали многие, но относились по-разному: большинство безразлично, а одна старая работница брезгливо сказала: «И как вам не противно копаться в чужом грязном белье». Справедливость сказанного я понял лишь много лет спустя. Толя Иванов был первым, кто подошел ко мне и предложил свою помощь.