Вскоре Маргарет отвела меня во двор под открытым небом, который со всех сторон был огорожен стенами. Я принялся безудержно носиться, расходуя накопленную энергию, а потом Маргарет дала мне веревку с резиновым мячиком на конце, и я стал трясти ее и таскать ее повсюду, жалея, что рядом нет другой собаки, чтобы разделить со мной веселье. Я видел, что из окон на меня смотрели люди, поэтому прилагал все усилия, чтобы устроить им настоящее шоу.

Потом Маргарет завела меня обратно в здание и показала мне клетку:

— Вот, Тоби. Это твой дом.

На полу клетки лежала новая подушка, и когда Маргарет, присев на корточки, похлопала по ней, я послушно пошел и сел на нее.

— Это твоя кровать, Тоби. Хорошо? — сказала Маргарет.

Я не знал, должен ли я оставаться на подушке, но сильно устал и заснул. Проснулся я от голоса Маргарет:

— Здравствуйте, наберите мне, пожалуйста, сестру Сесилию. Спасибо. — Я сонно посмотрел на нее. Возле лица она держала телефон и улыбнулась мне, когда я зевнул. — Сесилия? Это Маргарет. Я еще с Тоби в хосписе. Нет, даже лучше, они обожают его. После обеда некоторые пациенты наблюдали, как он играл во дворе. Ни разу не гавкнул. Да, очень. Спасибо, Сесилия. Это особый пес.

Я услышал слово «пес» и пару раз вильнул хвостом, перед тем как снова погрузиться в сон.

В течение следующих нескольких дней я привыкал к новой жизни. Маргарет приходила и уходила, однако не каждый день, и скоро я запомнил имена трех других женщин. Фрэн, Пэтси и Мона водили меня на встречи с людьми, лежащими в постелях. Пэтси сильно пахла корицей и слегка собакой, но никто из них не носил длинную струящуюся одежду, как Маргарет. Они говорили мне лежать смирно, и я устраивался рядом с человеком. Иногда люди хотели со мной поиграть, иногда они меня гладили, а чаще всего они просто спали, и почти всегда я чувствовал их радость.

— Ты древняя душа, Тоби, — сказала мне Фрэн. — Древняя душа в теле молодой собаки.

Я завилял хвостом, услышав нотки похвалы в ее голосе. Да, люди такие, они говорят что-то и говорят, не произнося слов «хороший пес», однако имеют в виду именно это.

В свободное от визитов время все это место было в моем полном распоряжении. Все подзывали меня к себе. Некоторые из людей сидели в креслах, некоторые могли двигаться, если Фрэн или кто-нибудь другой стоял позади и толкал их. Они любили меня, обнимали меня и тайком давали угощения.

Больше всего мне нравилась кухня, где мужчина по имени Эдди постоянно готовил еду. Он давал мне команду сидеть и предлагал восхитительное угощение, несмотря на то что сидеть — самый простой трюк для собаки.

— Мы с тобой здесь единственные мужчины, — говорил Эдди. — Поэтому должны держаться вместе, да, Тоби?

Раньше я всегда был только с одним человеком и посвящал этому человеку всю свою жизнь. Сначала таким человеком был Итан. Я думал, что лишь благодаря любви к нему я родился собакой, и начал заботиться о малышке Клэрити потому, что этого хотел бы Итан. Но постепенно я стал любить Сиджей так же сильно, понимая, что Итана я не предаю. Собаки могут любить не только одного человека.

Но здесь у меня вообще не было конкретного человека. Казалось, мое предназначение — любить их всех. Моя любовь делала их счастливыми.

Я был псом, который любил многих людей — и это делало меня хорошим псом.

Я проделал очень долгий путь с тех пор, как люди впервые дали мне имя Тоби. На своем жизненном пути я приобрел многие знания. Я понял, например, почему мне говорили «смирно». Многие люди лежали в постели, и я чувствовал, что им больно; если я стану забираться к ним поиграть, то могу навредить. Чтобы усвоить этот урок, мне хватило один раз наступить одному мужчине на живот — его пронзительный вопль стоял у меня в ушах несколько дней, и я чувствовал себя ужасно. Я не Граф, буйный пес, который не мог себя контролировать. Я Тоби, который способен лежать смирно.

Когда я бродил вокруг самостоятельно, без сопровождения Моны, Фрэн или Пэтси, я ходил проведать того мужчину, которому я наступил на живот. Его звали Боб, и я хотел, чтобы он знал, что я раскаиваюсь. Как в большинстве комнат, к его кровати был придвинут стул, и, запрыгивая сначала на него, мне удавалось забираться к нему на одеяло, не делая больно. Когда бы я к нему ни пришел, Боб всегда спал.

Однажды Боб лежал в кровати, и рядом с ним никого не было, а я чувствовал, как он уходит из жизни. Теплые волны вздымались вокруг Боба, унося с собой его боль. Я тихо лежал рядом, стараясь быть настолько хорошим псом, насколько мог. Я считал, что если мое предназначение — давать утешение больным людям, то намного важнее находиться рядом с ними, когда они делают свой последний вздох.

Там меня и нашла Фрэн. Она проверила Боба и накрыла его голову одеялом.

— Тоби, хороший пес, — прошептала она.

Теперь, когда я чувствовал, что чье-то время пришло, я заходил в комнату, ложился в постели и, утешая, провожал из этой жизни. Иногда вокруг уходящих собирались родственники, а иногда они были одни, но обычно хоть кто-то из людей, которые проводили свои дни в этом здании, помогая больным, тихо сидел рядом.

Порой родственники, увидев меня, испытывали страх и злость.

— Я не хочу, чтобы собака смерти была рядом с моей матерью! — однажды закричал мужчина. Я услышал слово «собака» и почувствовал его злость, поэтому вышел из комнаты, не понимая, что я сделал не так.

Но бо́льшую часть времени мое присутствие всем нравилось.

Чего мне не хватало, так это других собак. Мне стали сниться сны, в которых были Рокки и Граф, и все остальные собаки из собачьего парка, поэтому однажды я аж залаял от удивления, когда Фрэн вывела меня во двор, и я увидел там другого пса!

Он был плотным, коренастым, крепким парнишкой по имени Чосер. Его шерсть пахла корицей Пэтси. Мы тут же принялись бороться, будто знаем друг друга всю жизнь.

— То, чего Тоби не хватало, — со смехом сказала Фрэн. — Эдди говорит, что он почти впал в депрессию.

— Чосер тоже ему рад, не меньше чем угощению, — сказала Пэтси.

Мы с Чосером оба подняли головы. Угощение?

С того дня Чосер часто приходил к нам, и хотя у меня была работа лежать смирно, я всегда находил время побороться с приятелем.

С родственниками иногда приходили и собаки, чтобы побыть в комнатах, где стояли кровати, но эти собаки всегда были взволнованы и не хотели играть, даже когда их выпускали во двор.

Так прошло несколько лет. Я был хорошим псом, выполнял много задач и уже чувствовал себя комфортно в своей новой роли пса, который не принадлежал никому и в то же время принадлежал всем.

Когда наступал День благодарения, здесь было много людей, много ароматов и много угощений для достойного пса. Когда наступало Рождество, женщины с одеялами на головах приходили поиграть со мной, накормить меня угощениями и посидеть вокруг большого дерева внутри здания. На дереве висели кошачьи игрушки, вот только кошек, чтобы играть с ними, не было.