Не выдержав, я проявила слабость и всхлипнула, но разозлилась и быстро смахнула слёзы. Никогда не стану рыдать из-за мужчины! Я не глупая курица с нежными чувствами! Это они должны плакать из-за Дикого шипа!

Урса похлопала меня по спине.

— Ну-ну! Вам нужно поладить. Этот упрямец считает себя опасным спутником и не хочет снова пережить потерю, но я же вижу, как он смотрит на тебя. Не твои чувства он хочет уничтожить, а свои. Я переговорю с Гастоном.

— Я не стану вымаливать любовь! — У меня сами собой сжались кулаки, а слёзы высохли.

— Не нужно вымаливать, — неожиданно согласилась Урса. — Борись за своё счастье. Гастон должен понять, что твои чувства не мимолётная девичья блажь, если сама в них уверена. Пусть знает, думает, чего хочет сам, и принимает решение.

48

Вечером я долго не могла уснуть и сверлила взглядом ни в чём не повинный потолок. Я боялась думать, поговорила ли Урса с деканом или слова были брошены ею для моего успокоения. Хотела ли я, чтобы кто-то обсуждал с Гастоном мои чувства? Наставница ничего не сказала, когда все готовились ко сну.

События дня продолжали терзать душу. Мерзавка Элизи мечтала очернить Гастона в моих глазах, но добилась совсем иного: я увидела жизнь и поступки Эссара яснее и понятнее. Как, должно быть, страшно снова впустить кого-то в сердце, помня прошлое!

Наверное, Урса права и я должна бороться за свои чувства. У отверженных не так уж много времени на счастье. Жизнь мага хаоса непредсказуема и полна испытаний. Каждый желал бы успеть урвать у злой судьбы лоскут удачи, испробовать все доступные радости. Чем же я и Гастон хуже?

Поглядев в темноту парка за окном, я поднялась и, набросив халатик, выскользнула за дверь спальни. Все знали, что декан допоздна засиживается в кабинете за работой. Гастону придётся выслушать меня, я же была готова на многое, чтобы доказать, что мои чувства настоящие.

Шагая по тихой галерее, тускло освещённой хаотитовыми лампами, я была уверена — я люблю Гастона Эссара. Я не представляла, как иначе назвать это странное и волнующее чувство, от которого щемило сердце: быть рядом, чувствовать тёплый и внимательный взгляд, прикасаться просто потому, что не можешь иначе. Я могла думать только о Гастоне.

Поднимаясь по лестнице, я вспомнила о Жюли. Бедная девочка попала в лапы Свана, а мечтала о любви как и я. Сразу запылали уши: студентка в одном халатике пробирается ночью в комнату к декану. Какой бы дерзкой я ни желала казаться, но наедине с собой всё равно оставалась неопытной девчонкой.

— Он выставит тебя за порог, глупая, — тихо сказала я. — Я только взгляну на него, скажу несколько слов, — убеждала я себя.

Голос прозвучал неуверенно. Нужно больше напористости, когда я заговорю с Эссаром.

Дверь оказалась приоткрыта. За тишиной и полумраком в кабинете я не услышала ни единого шороха.

«Исполни возможное будущее», — говорил Лиль.

Помешкав пару секунд, я решилась…

Эссар, откинувшись в кресле, сидел за столом, лицо суровое и бледное, глаза прикрыты. Один горящий кристалл в лампе, потухший камин, портьеры на окнах задёрнуты. Я испугалась, что раны дали о себе знать и Гасу плохо, но поборола желание немедленно кинуться к нему.

Он спал чутко и услышал мои шаги. Затуманенный дремотой взгляд быстро прояснился, но наполнился тревогой и болью.

— Кирсти? Что-то случилось?!

— Да, — коротко, на выдохе ответила я.

Гастон пружинисто подскочил, молнией ринулся к выходу.

— Идём! Расскажешь по дороге!

Он готов был действовать немедленно. Я же сделала шаг вперёд, закрыла дверь и привалилась к ней спиной.

— Кирсти? — замедлившись, Гас устало опустил плечи.

Я заметила, как напряглись мускулы под тканью рубахи. Эссар выглядел совсем по-домашнему, непривычно вольно, сюртук висел на спинке кресла. Так хотелось обнять, услышать стук сердца.

— Гас… Я люблю тебя. И знаю… — У меня заплетался язык. — Я знаю, почему ты хочешь уничтожить наши чувства.

Я действовала наугад. Гастон не делал откровенных признаний, поэтому я могла только догадываться, об истинных мыслях: по взглядам, вздохам, поцелуям, когда я вытащила его из мёртвого сна.

Гастон быстро поборол растерянность, брови приподнялись в фальшивом удивлении.

— Чувства?

Мне придётся сделать ему больно. Другого выхода я не видела.

— Я знаю про Адаль.

Он пошатнулся, словно я его ударила. Уверена, никогда и ни с кем он не говорил о том дне, когда собственной рукой пронзил сердце любимой. Это отравляло и сжирало Гастона изнутри. Скоро от него совсем ничего не останется. Одна пустая оболочка. Я ощущала себя лекарем, вскрывающим старую, нарывающую рану. После он возненавидит врача, но больному должно стать легче.

— Урса не умеет держать язык за зубами, — со злостью выпалил он. — Ещё и раздаёт непрошеные советы. Они с твоим приятелем фейри сегодня, как сговорились. Нахальный мальчишка!

Гастон вернулся за стол, буквально упал в кресло и сжал подлокотники так, что побелели костяшки пальцев. Дар в груди разгорелся яростным огнём. Одной лаской здесь не справиться. Во мне вспыхнуло не меньшее пламя. Я встряхну упрямца, пусть это и будет нашим последним разговором.

— Ты произнёс имя Адаль в бреду, — заступилась я за наставницу. — Лиль говорил обо мне? Так лучше! Ты знаешь, что пытаешь не только себя? — с напористостью Дикого шипа сказала я. — В чём наши друзья не правы?! Они беспокоятся о тебе, любят. И я люблю! Не могу смотреть, как ты добровольно загнал себя в могилу и лично положил сверху надгробие. Как похоронил у подножия богини Глунадр! Адаль не приняла бы такую жертву! Она хотела, чтобы ты не только боролся с врагами, но и жил!

— Откуда тебе знать, какой была Адаль?! — Он еле произнёс имя жены, будто оно обожгло ему губы.

Я держалась дерзко, видела, что каждое моё слово достигло цели. На лице Гастона гнев сменялся болезненным горем, а горе недоумением и растерянностью.

— А разве не так? — колко переспросила я. — Любящая женщина не может желать иного для своего мужа. Не любишь меня — не люби! Мне будет очень больно, но я справлюсь. Я Дикий шип и не стану навязываться, умолять о внимании. Только живи, а не хорони себя заживо!

Гастон дёрнулся, подался вперёд: в потемневших глазах бушевала ярость, губы дрожали.

— Я люблю тебя, Кирстен Шип! И не знаю, что мне делать с этой любовью. — Широким взмахом руки он снёс со стола бумаги. — Мы боремся за свободу и смотрим смерти в лицо. Я не из камня, кто бы что ни думал!