- Лично. Я сразу подумал о галерейке: с нее легко спуститься по пожарной лестнице.

- Никто в переулок не спускался — ни с четвертого этажа, ни с третьего. Мы проверили: все заперто, защелкнуть шпингалеты снаружи нет никакой возможности. Люк на крышу в вашем подъезде замурован. А жильцов с первого и второго этажей вы сами исключаете.

- Да, спрятаться в своей квартире на моих глазах было невозможно. Но на третьем этаже.

- Все жильцы на дачах, кроме Самоваровых и Ангелевича. Алиби которого подтверждено. Так же как и у Варвары Голубкиной. Подозревать пенсионеров нет оснований.

- Они очень старые и плохо видят. Я вот что подумал. Пока мы с Полем осматривали галерейку — вдруг кто-то выскользнул от Подземельного (замок же автоматический) и сбежал, а старики отвлеклись, пропустили.

- Вы что, не видели тут целую ораву — с первого и второго этажей?

- Может, они позже вышли.

- Вовремя. Семеро жильцов, включая Самоваровых, засвидетельствовали: после крика никто по лестнице не спускался. С галерей этих самых — тоже. Боюсь, вам придется пересмотреть свои показания.

- Вы намекаете, будто я убил соседа?

- За вас свидетельствует Ипполит: он якобы видел со двора, как вы входили в подъезд. Через секунды раздался крик. По его рассказу, вы бы просто не успели расправиться с Подземельным.

- Господи, расправиться! За что? Абсурд.

- А что у вас призраки сквозь запертые двери и окна проходят — не абсурд?

- По-вашему, я лгу? Выдумываю?

- Как человек разумный и образованный, вы б выдумали что- нибудь поскладнее. Но никто не застрахован от ошибок.

Петр Романович задумался.

- Какое время смерти установил судмедэксперт?

- Ваше — двенадцать часов.

- С такой точностью?

- По состоянию тела — плюс, минус двадцать минут, не больше. Но за эти минуты можно спрятаться, вообще сбежать. Например, вы видели, как кто- то свернул в переулок.

- Но крик я слышал позже!

- Возможно, смерть наступила не сразу после ударов. А другой голос, то самое бормотанье — галлюцинация на нервной почве. Ведь не исключено?

- Ну, в общем.

- Имейте в виду: его никто, кроме вас, не слышал.

«А какое мне, в сущности, дело до того, кто прикончил этого пьянчужку? Буду упорствовать — примутся за меня!» — подумал философ «философски» и сдался:

- Что ж, я был потрясен видом мертвого, ситуацией в целом, поэтому стопроцентно доверять своим воспоминаниям не рискну.

- Слышу разумную речь. Надеюсь, вы мне поможете и с мотивом.

- Я ничего не знаю.

- Но соседа своего с детства знаете. Вот я упомянул, что жертве нанесено три удара по темени. «Бутылкой?» — сразу спросили вы. Подземельный был алкоголик?

- Пьяница, скорее. Если вы понимаете разницу.

- Понимаю. Поэтому одинок?

- Кажется, у бывшей жены другая семья.

- Проверим. Он был склочным, агрессивным, буйным?

- Вовсе нет. Человек несколько опустившийся, но себе на уме, хитер, неглуп, балагур в народном, так сказать, стиле. Как пьющий — врун, хвастун. Но с проблесками добродушия, участия: от помощи соседям, как врач, не отказывался. Бескорыстно, но и «мзду» принимал, если давали.

- У вас не было причин относиться к Подземельному неприязненно?

- Ни малейших.

- Когда вы его видели в последний раз?

- В четверг вечером. Он пришел ко мне с фляжкой спирта помянуть моего отца, умершего девять лет назад от сердечной недостаточности.

- Подземельный его лечил?

- Нет. Папа лежал в больнице, но в день смерти вернулся домой. Внезапно ему стало хуже, я позвал соседа, помочь он уже не смог.

- Видимо, к вашему отцу он был привязан?

- По-настоящему Иван Ильич был привязан только к фляжке.

- Однако помянуть пришел, со своим спиртом, что для пьющего не совсем характерно. Или у вас с ним было так заведено?

- Это случилось в первый раз.

- За девять лет?

- За девять лет.

- Странно. О чем шла речь?

- Он просидел полчаса. Об автомобильной катастрофе в Словесном переулке, только что случившейся на наших глазах.

- Вы очень литературно формулируете свои высказывания, — заметил следователь.

- Я учитель, лектор.

- Ну да, доктор философии. Разбился наркоман под сильной дозой. Еще о чем?

- О новой соседке, которая поселилась в квартире дяди.

- Что именно?

- Что ее перевез сюда Ангелевич, медик рассказал.

- Понятно. Медик всегда был в курсе событий.

- Пожалуй, любопытство не было ему чуждо.

- Дядя, как я понимаю, отец Ипполита?

- Да. Много лет назад они переехали отсюда к тестю. Квартира побольше, тут рядом, на бульваре. Естественно, дядя знал Подземельного, а с Ангелевичем они приятели.

- Ну и последний ваш сосед по лестничной клетке — Ямщиков. Как мне сказали, они с женой заняты восстановлением храма в подмосковном селе Завидеево.

- Да, архитекторы. Но он приехал, я его видел сегодня вечером. То есть уже вчера.

- Приехал и сразу уехал?

- Не знаю. Мы столкнулись на лестнице, почти не разговаривали. Вот уж кого последнего я заподозрил бы в убийстве.

- Ангел, что ль?

- Почти. Тип русского мечтателя, нашедшего наконец своего Бога.

- Своего? Сектант?

- Да нет. у каждого свой. Простите, я не совсем понимаю цели вашего допроса. Если вы поверили в мою «слуховую галлюцинацию», преступника логично искать среди запьянцовских дружков Подземельного, по-моему.

- Они меня не минуют, если эпизод «пьяный», так сказать. Но на первый взгляд не похоже. впрочем, вся эта путаница с голосами, квартирами, балконами, признаться, несколько сбивает с толку. Ладно, на сегодня с вас достаточно, можете идти. — Следователь кивнул, уткнулся в свой блокнот; однако успел проявить наблюдательность, заметив вслед:

- Отчего вы прихрамываете?

Ведь почти незаметно!

- Ударился во сне щиколоткой о ножку качалки.

- Вы спите в качалке?

- Просто задремал. Это случилось в четверг, хромающим меня уже видели.

- Кто?

Петр Романович разозлился (бандитов ловите, а не блох!), но отозвался сдержанно:

- Мои родственники. Дядя, например.