– Верно! Верно! – раздались одобрительные голоса. – Побьем боярское воинство! Чай, мы тоже не без рук, помахаемся!

Когда крики стихли, поднялся Иван Зарубин. Он не спеша, степенно оправил кафтан, прокашлялся в бороду и сказал:

– Мне лет уж немало. Я пожил на свете, и умереть мне не страшно. Но мысли мои в годину лихую не о смерти, о жизни, о счастье детей наших. И потому я за то, чтобы биться и побить краснополых!

За Зарубиным поднялся Иван Захаров. Был он коренаст, большеголов, крутолоб. Черные вьющиеся волосы шапкой обрамляли голову, прядями свисали на лоб, плечи. Усы и борода, такие же черные и густые, почти скрывали его лицо, и только глаза, большие и черные, угольями горели из-под нависших бровей. Одет он был в зеленый полукафтан, из-под которого выглядывала красная рубаха.

– Тише! Дайте слово сказать! – крикнул он, успокаивая оживившихся мужиков. – Игнату Рогову голова не дорога, а мне моя голова надобна. Мы супротив кого поднялись? – наклонился он к одному из сотников. Тот молча развел руками, мол, о чем спрашиваешь и так всем ясно. – Супротив бояр! – сам себе ответил Иван Захаров. – Государь-батюшка нам не враг, мы супротив него идти не согласные!

– А ты за всех-то рот не разевай, мы и сами с усами! – перебил Ивана Гришка Ильин. – Ты сам-то что делать решил?

– Я, – потупился мужик. – Я уйду на Дон.

– Вот и уходи, но мужиков, что пришли с тобой, не тронь! – прогудел Данило – кузнец христорадиевский. – И думку свою подальше сховай, не полощи мужиков! – посоветовал он угрожающе.

– Пусть Алёна скажет! – выкрикнул кто-то от двери.

Все обернулись к Алёне, которая сидела у окна, не проронив за более чем два часа совета ни слова. Она понимала, что от ее слова зависит многое, если не все, и не торопилась произнести его.

В горенке нависла тишина. С каждым мгновением она становилась все гнетущее, напряженнее, тягостней. Алёна встала.

– Не о том разговор наш ноня. Идти на бояр или не идти? Расходиться по дворам или, наоборот, поднимать других мужиков? На Дон ли подаваться или идти к Стеньке Разину под Синбирск? Не о том! Должны мы ноня подумать, как ворогов наших побить. Знаю я, многие из вас еще верят, что царь, узнавши про житье наше, простит нам вины наши. Ан нет! Письмо, миром писанное, государь читал, а в ответ нам шлет воевод своих с полками стрелецкими, рейтарскими да дворянскими для суда и расправы над нами. И не в осаде нам надобно, а бить врагов наших везде и всюду!

Торжественным малиновым перезвоном встречал Арзамас прибытие воеводы Юрия Алексеевича Долгорукого. Муромские ворота были распахнуты, из них высыпал арзамасский люд, и чуть погодя показался крестный ход. Впереди, размахивая кадилом, шествовал игумен Иона, за ним соборной церкви протопоп Афанасий, за которым несли образа Спасского мужского монастыря и образа других обителей. Нескончаемым потоком шли всяких чинов люди, бежавшие в Арзамас от повстанцев и бросившие города свои на разорение. Впереди них, в окружении воевод ядринского и курмышского, атемарского и терюшевского, выступали воевода арзамасский – князь Леонтий Никитич Шайсупов и окольничий Петр Семенович Урусов, пришедший недавно со своим войском из-под Алатыря в Арзамас. Одеты они были в одежды торжественные, на головах – горлатные шапки.

Долгорукий, завидя крестный ход, спешился и дальше пошел пешком, отдав повод стремянному. Подойдя к игумену Ионе, князь приложился к кресту, принял благословение.

С воеводами же Юрий Долгорукий поздоровался холодно.

– Как вы мне на глаза посмели казаться? – грозно сдвинул брови боярин, глядя на бежавших от повстанцев воевод. – Испужались, крепости бросили на потеху и разграбление ворам!

Воеводы, потупя взоры, молчали. Юрий Алексеевич начал было распаляться, но тут взгляд его остановился на стоявших поодаль окольничем Константине Щербатове и дьяке Иване Михайлове.

Лик его прояснился.

– Рад видеть тебя, князь, – обнимая Константина Осиповича, воскликнул Долгорукий. – Как дошел в Арзамас? Не тревожили ли воры в дороге?

– Дошедши мы спокойно. Воров издаля я зрел, но, видно, убоявшись, на нас напасть не посмели. Мне же бегать за ними не пристало, ибо малочисленны воры были, – ответил Щербатов.

Не менее радушно поздоровался с князем Константином думной дворянин, воевода Федор Иванович Леонтьев, прибывший вместе с боярином Долгоруким.

Крестный ход двинулся в обратный путь.

Отслужили молебен в соборе. Во время молебна боярин стоял отрешенно, не поднимая головы, молился, торопливо шепча губами молитву.

На выходе из собора князь Петр Семенович Урусов тронул боярина за рукав кафтана.

– Чем прогневил я тебя, князь Юрий Олексеевич, что смотришь грозно, лик свой от меня воротишь?

Боярин зло зыркнул глазами на своего недавнего товарища и прошипел:

– За ослушание твое, что не пошел ты к Юрию Никитичу Борятинскому под Синбирск на подмогу, повелел государь на Москве тебе быть. Ехать немедля!

– Да как же так? – развел руками князь.

– Э-эх, Петр Семенович, – покачал головой боярин, – терюшевский воевода, воров убоявшись, в Арзамасе сел, а ты-то воевода знатный – и туда же!..

– Малолюдно войско мое… – начал оправдываться князь.

– Молчи! – прервал его Юрий Алексеевич. – Моли Бога, чтобы воевода Борятинский вора Стеньку Разю побил, не то не сносить тебе головы! – и, отвернувшись от Урусова, боярин вышел из собора.

Когда Долгорукий садился в седло, к нему подошел арзамасский воевода Леонтий Шайсупов. Смиренным, просящим голосом он предложил:

– Князь-батюшко Юрий Олексеевич, отец родной, отведай хлеб-соль в доме моем, не погнушайся.

Боярин поглядел на добродушное, красное лицо воеводы и, улыбнувшись в усы, сказал:

– На тебя, воевода, Леонтий Никитич, зла не держу. Ты воеводство справно вершишь и города ворам не сдал, но не трапезничать я сюда приехал. Веди в Приказную избу да воевод покличь, послушать их хочу да слово сказать им надобно.

Леонтий Шайсупов, отдав приказание старосте Семену, чтобы тот известил воевод, засеменил перед лошадью боярина Долгорукого, показывая дорогу.

Сев за стол в малой горнице Приказной избы, Долгорукий с Щербатовым принялись подсчитывать силы, имеющиеся в Арзамасе.

– Шесть приказов московских стрельцов, – диктовал боярин Долгорукий склонившемуся над листом бумаги дьяку Ивану Михайлову. – Два конных полка рейтар и два полка пешего строю. Князь Петр Семенович Урусов с собой без малого три тыщи ратников привел. Арзамасских стрельцов и пушкарей четыре сотни, дворян, мурз и татар разных городов, мужиков даточных до семи сотен. Да ежели на то надоба будет, у воеводы Богдана Матвеевича Хитрово две с половиной тысячи ратников, а там и полковой воевода Иван Бутурлин со своим пешком приспеет. Сил, думаю я, довольно. Пушек токмо маловато, да людишек к пушкам недостает. Что скажешь на это, князь? – обратился боярин к воеводе Щербатову.