Через несколько дней началась бомбардировка неприятельской крепости на острове Тенедос. «Рафаил» первым открыл огонь и заставил замолчать турецкие пушки.

Десятого мая Сенявин атаковал турецкий флот у входа в Дарданеллы. Атака русских моряков была стремительна. Потери турок не поддавались счёту. «Рафаил» совместно с «Ретвизаном», вырвавшись вперёд, погнался за убегающим турецким флотом. Вскоре у «Ретвизана» разорвало пушку, и он вышел из боя. Лукин же, несмотря на все повреждения, догнал неприятеля и, следуя с ним борт в борт, расстреливал его в упор, пока встречным течением «Рафаил» не отнесло в сторону от разбитого вконец противника. Турок спасла лишь ночь. Уже на выходе из пролива Сенявин обнаружил, что гребные турецкие суда тащат к Дарданеллам четыре повреждённых корабля. Началась атака, и как всегда, впереди прочих — «Рафаил» Лукина. Обрубив буксиры, турки бежали в панике, выбросив свои линейные корабли на мель, где они и были сожжены.

— Все капитаны сражались во вчерашнем сражении доблестно, но капитан Лукин был выше прочих. Вот вам пример для подражания! — заявил Сенявин при разборе Дарданелльской баталии.

Сенявин решает отобрать у турок крепость на острове Лемнос. Определяя кандидатуру командира десанта, он долго не думал:

— Как известно, Лемнос был родиной Ахиллеса. Это земля богатырей. У нас тоже есть свой богатырь, ему мы и поручим взять Лемносскую цитадель!

Лукин лишь склонил голову в знак согласия на столь ответственное поручение.

Произведя стремительную высадку на остров, Лукин решительно атаковал растерявшихся турок и погнал их в крепость. С моря его надёжно прикрывал огнём корабль «Елена». Захватив богатые трофеи, Лукин приступил к осаде крепости и подготовке штурма.

— Думаю, денька через три-четыре сможем начать! — делился он со своим помощником мичманом Хрущёвым.

Но штурмовать крепость не пришлось. Обстановка резко изменилась, и Сенявин прислал фрегат для снятия десанта. Лукин покидал Лемнос с видимым сожалением:

— Единожды судьба даровала мне случай взять приступом крепостицу сухопутную, и тот не удался. Не судьба!

И снова эскадра на всех парусах мчалась к Дарданеллам, где робко высунулся из своей норы неприятельский флот.

С зарёю 19 июня восточнее Лемноса были, наконец, обнаружены турецкие корабли. Предоставим слово Павлу Панафидину: «…Общая радость была на всём флоте. Никогда не забуду, как Д.А. Лукин поздравлял меня, когда я вышел на шканцы, что турецкий флот открылся. Думал ли он, что через несколько часов он не будет уже существовать для его детей, почтенной супруги и для всех, кто его знал и любил…»

Был на исходе апрель 1783 года, и новгородские дороги тонули в непролазной грязи. В одинокой коляске, что едва тащилась по разбитой колее, сидел молодой розовощёкий человек. На коленях он держал огромную треугольную шляпу с пышным плюмажем. То был лейтенант российского флота Пустошкин. Не далее как несколько дней назад получил он от маменьки тревожное письмо, и вот теперь торопился из Кронштадта в родовое сельцо Чернецово. Мать просила сына о срочном приезде, причиной тому была тяжёлая болезнь отца.

Вот, наконец, и родные косогоры, деревушка, старый деревянный помещичий дом на пригорке. Отец уже не мог выйти встретить сына, лежал в перинах, обессиленный старостью и недугами.

Всю неделю провёл Семён подле него: поправлял подушки, поил чаями и настоями. Незадолго до кончины Афанасий Фёдорович призвал к себе сына:

— Благословляю тебя на верную службу, на радость и счастье в жизни!

Затем велел жене принести старинный хрустальный штоф с голубями, лавровыми венками и надписью «Непременно».

— Сын мой, Сеня, — сказал старик, плача. — Даю тебе сей скудельный сосуд, что возвращён нам из степей южных, куда ноне и ты служить едешь. Принадлежал он брату моему Митрию, что погиб под крепостью Очаковом в войну турецкую. Друзья переслали мне сей сосуд как память. Возьми его с собой на удачу. Знай, что за Богом молитва, а за царём служба никогда не пропадают! Да помни, что мы Пустошкины, не из блистательных, но из старательных!

Голова старика бессильно упала в подушки. Рядом вытирала слёзы платком мать, Евдокия Макарьевна…

Путь лейтенанта Пустошкина лежал через всю Россию в далёкий и неизвестный Херсон. Семён имел притом задание особое, важности чрезвычайной! Вёл он в далёкие херсонские степи партию рекрутов. Дело это в те времена было настолько многотрудным, что тем из начальников, кому удавалось довести больше половины людей, получали ордена, как за боевые подвиги, ну а кто умудрялся малую часть потерять, тех знали поимённо, а Семён Пустошкин не потерял ни одного человека. Черноморский флагман Федот Клокачёв самолично перед всеми целовал смущённого лейтенанта.

— Будешь состоять при мне! — объявил он Пустошкину.

— В чём же будет моя обязанность? — вопросил тот.

— Дел всем хватит! — отвечал вице-адмирал. — Мы ведь целый флот строим — Черноморский!

А вскоре на Херсон обрушилась беда, сравнимая разве что с набегом татарским. Имя ей было — чума. Люди вымирали тысячами. Смерть не щадила никого — от молоденьких рекрутов до седых адмиралов. Умер и первый черноморский флагман Клокачёв, не стало многих иных знающих и опытных. Но, несмотря на все потери, работы не прекращались ни на день. Круглосуточно строились верфи, и на них тут же приступали к закладке кораблей и судов. Время не ждало, и дорог был каждый день!

Новый черноморский начальник вице-адмирал Сухотин был немногословен и строг. Едва первые корабельные корпуса закачались на днепровской волне, тотчас зачитали его приказ о начале первой морской кампании. Семён Пустошкин получил назначение на корабль с громким именем «Слава Екатерины».

— Хватит по речкам прятаться, пора учиться штормовать в морях открытых! — напутствовал Сухотин своих питомцев.

Первые походы и первые испытания свежим ветром и волной!.. Как первая любовь, память о них остаётся на всю оставшуюся жизнь. Уже через год Семён был аттестован как исправный и старательный офицер, которому можно поручить самостоятельное дело.

Наградой за труд стал маленький номерной транспорт. И пусть пушек на нём не было вовсе и команды всей — полтора десятка, но был на этом судёнышке Семён уже полноправным капитаном, а оттого гордости его не было предела. Как лихо входил он тогда на Ахтиарский рейд, как лихо швартовался! Знай, мол, наших!

В мае 1786 года Пустошкин внезапно был вызван в Херсон. Принимал его главный командир черноморских портов контр-адмирал Николай Мордвинов — прекрасный администратор, но неважный флотоводец, известный либерал, но капризный барин и сибарит. Пустошкин Мордвинову нравился своей хозяйской основательностью и служебным старанием.

— Ну, Семён, почисть кафтан да готовься. Представлять тебя самому светлейшему буду! — огорошил он прибывшего лейтенанта.