– Ник был там?

– Прямо у меня за спиной, – говорит Ингрид. – Я не хотела открывать дверь, но Ник меня заставил – чтобы ты ничего не заподозрила. Он все это время прижимал электрошокер к моей спине, чтобы я не пыталась тебя предупредить. Сказал, что тогда он ударит шоком сначала меня, а потом тебя.

Это все объясняет. Почему Ингрид так долго не открывала дверь. Секунд двадцать. Почему открыла только узкую щелку. Почему так неестественно улыбалась и заверяла меня, что все в порядке.

– Я знала, что что-то не так, – говорю я, и внезапно у меня на глаза тоже наворачиваются слезы, хотя Ингрид как раз перестала плакать. – Я хотела тебе помочь.

– Ты помогла мне, Джулс. У меня в кармане лежал перцовый баллончик. Совсем маленький, на брелоке с ключами. Ник появился так внезапно, что я не успела его достать. Но потом ты постучала в дверь. И говорила со мной достаточно долго, чтобы я успела достать его из кармана.

Я хорошо это помню. Как она медленно опускала правую руку в карман джинсов.

– Когда ты ушла, я начала умолять его оставить тебя в покое, – говорит Ингрид. – А потом распылила ему в глаза перцовый баллончик. И убежала. Не взяла с собой ничего. Времени не было. Пришлось все оставить в квартире. Телефон. Одежду. Деньги. Единственное, что у меня оставалось, – ключи, и я бросила их прямо в лобби, потому что знала, что вернуться уже не смогу.

Дверь приоткрывается, и в раздевалку заглядывает Бобби.

– Дамы, пора закругляться, – говорит она. – Я не могу торчать тут весь вечер. Мою койку займут.

Мы с Ингрид возвращаемся в спортзал, где народу заметно прибавилось. Бобби права. Все койки заняты. На некоторых спят, читают или просто смотрят в никуда. На некоторых активно общаются – сидят вместе, смеются и болтают. Глядя на всю эту суматоху, я понимаю, почему Ингрид проводила все это время на вокзалах и других людных местах. Вместе безопасней.

Для нас.

Но не для другого временного жильца, который остался в Бартоломью в одиночестве.

За этой мыслью следует другая. Такая ужасная, что у меня перехватывает дыхание.

Я достаю телефон и нахожу в истории браузера календарь фаз луны.

Ввожу месяц.

Ввожу год.

Увидев результат, я невольно вскрикиваю. Все вокруг с недоумением оборачиваются ко мне. Ингрид и Бобби подходят ближе.

– Что случилось? – спрашивает Ингрид.

– Мне нужно идти. – Я спешу к выходу. – Оставайся с Бобби. Не верь никому, кроме нее.

Ингрид кричит мне вслед:

– Куда ты?

– В Бартоломью. Нужно предупредить Дилана.

За считанные секунды я вылетаю из спортзала, а затем – из приюта, на улицу, где в небе по-прежнему висит яркая полная луна.

Второе полнолуние за этот месяц.

Ночь голубой луны.

Я беру такси до Бартоломью, хотя у меня нет на это денег.

В кошельке у меня пусто.

На счету тоже.

Но сейчас скорость важнее всего. Я мысленно выделила двадцать минут на то, чтобы доехать до Бартоломью, взять самое необходимое, поговорить с Диланом и сбежать куда подальше. Никаких объяснений. Никаких прощаний. Туда и обратно, и бросить ключи в лобби перед уходом.

Но я уже выбиваюсь из графика. На Восьмой авеню – огромная пробка. За пять минут мы проезжаем всего два квартала. Я сижу на заднем сиденье, дрожа от страха и нетерпения. Трясущимися руками я беру телефон и звоню Дилану.

Один гудок.

Стоит красному свету смениться зеленым, такси стремительно трогается с места.

Второй гудок.

Мы проезжаем еще один квартал.

Третий гудок.

Еще квартал. Осталось всего шестнадцать.

Четвертый гудок.

Проехав еще один квартал, такси резко тормозит на светофоре. Меня швыряет вперед – я едва избегаю удара о плексигласовую перегородку между водителем и пассажирами. Телефон выпадает из моих дрожащих рук.

Упав на пол, он по-прежнему продолжает звонить. Потом гудки сменяются голосом Дилана на автоответчике.

– Это Дилан. Вы знаете, что делать.

Я хватаю телефон с пола и практически кричу в трубку:

– Дилан, я нашла Ингрид. Она в порядке. Мы не знаем, где Эрика. Но тебе нужно убираться оттуда. Сейчас же.

Водитель удивленно поглядывает на меня через зеркало заднего вида. Приподнятые брови. Наморщенный лоб. Уже жалеет, что согласился меня отвезти. А через пару минут начнет жалеть еще сильней.

Я отворачиваюсь и продолжаю говорить, путаясь в словах.

– Я почти на месте. Если сможешь, встреть меня снаружи. Я все объясню позже.

Я нажимаю на отбой в тот самый момент, как загорается зеленый свет и такси устремляется вперед, через Колумбус-Серкл. С правой стороны здания сменяются зелеными просторами Центрального парка.

Еще тринадцать кварталов.

Я отправляю Дилану сообщение.

И еще одно.

Мы проезжаем еще один квартал. Осталось двенадцать.

Я твержу себе, что нужно сохранять спокойствие и самообладание.

Не паникуй.

Думай.

Вот что мне поможет. Вовсе не паника. Паника лишь порождает все больше паники.

А спокойные, рациональные рассуждения могут творить чудеса. Но, взглянув на часы, я чувствую, как все мои рациональные мысли испаряются. Прошло уже десять минут, а мы не проехали даже половину пути.

Пора выбираться.

Когда такси останавливается на следующем светофоре, я распахиваю дверь и выскакиваю наружу. Водитель что-то кричит мне вслед, но я не могу разобрать слова – я лавирую между рядами автомобилей, чтобы добраться до тротуара. Таксист яростно сигналит. Один раз, второй, и третий протяжный гудок, следующий за мной через весь квартал.

Я бегу по улице.

Осталось одиннадцать кварталов.

Я ускоряю темп. Большинство прохожих расступаются передо мной. Остальных я расталкиваю.

Я игнорирую их возмущенные взгляды и недовольные жесты. Я могу думать лишь о том, как добраться до Бартоломью и как потом оттуда выбраться.

Сохраняй спокойствие.

Сохраняй самообладание.

Туда.

И обратно.

На бегу я мысленно составляю список того, что хочу взять с собой из квартиры. Фотографию семьи. Вот что важнее всего. Снимок Джейн и моих родителей, который я сделала в пятнадцать лет и оставила на прикроватном столике. Все остальное можно бросить.