В итоге дед, в свое время профинансировавший назначение одного из судей Верховного суда, выиграл все процессы. Деньги остались у него. Дети перестали с ним разговаривать, хоть и жили через дорогу в домах, которые он подарил им, когда они начали самостоятельную жизнь. Когда Дуля уезжал по предвыборным делам, тетушки посылали кузенов посидеть с бабушкой. «Может, денег даст», — говорили мы между собой, хотя стучать в ее спальню заставляла скорее мысль, что ей, должно быть, жутко одиноко. Но кошелек она доставала редко. Обычно она разрешала нам выбрать, что понравится, из чемодана, до краев наполненного фальшивыми «ролексами» и «омегами», привезенными из последнего шопинг-тура в Гонконг. Я стоял у открытого чемодана и, глядя на сотни тикающих вразнобой котлов, думал, как далек я стал от бабушки с дедушкой. Сначала я объяснял это взрослением. Но, посидев с Булей раз десять, я снова стал избегать ее и не отвечал, когда она стучалась в мою дверь. Меня коробило от того, как она костерила своих детей.

Дошло до того, что, случайно встретившись с нашими дядюшками и тетушками, мы терялись: здороваться или нет? Мы-то на чьей стороне? Я иногда думаю, не этого ли Дуля и хотел.

Однажды я встретил мою кузину Эсме на эллиптическом тренажере в спортзале «Поло-клуба». Когда-то мы дружили.

— Боже мой! — воскликнула она. — Мы с Булей только что вернулись из Гонконга. Она свозила нас с мамой. Дуля не в курсе!

— Я даже не знал, что она уезжала.

— Горничная в гостинице поймала ее на воровстве — она таскала ручки и мыло из ее тележки. Она позвала охрану, и Булю препроводили в вестибюль объясняться с управляющим. Обратно она привезла четырнадцать чемоданов дешевого барахла, заплатив за перегруз тысячи четыре долларов. А знаешь, кого я тут встретила? Тетю Бэйби, на прошлой неделе. Она только вернулась из Калифорнии. Мы праздновали ее пятидесятилетие у нас дома. Они, короче, помирились с мамой и с Дулей тоже. И он выдал им по кругленькой сумме «в счет наследства». Смотри, что у меня есть!

И Эсме, подняв руку, продемонстрировала сверкающий браслет.

— Картье. Ну и вот, короче, после ужина мы сидели в дамской комнате — я, мама и тетя Бэйби, — и вдруг она расстегивает блузку нараспашку и такая: «Девочки, ну разве не красота?»

— Что?

— Мне даже смотреть не хотелось.

— Я чего-то не пойму.

— Она была у пластического хирурга самого Майкла Джексона!

— Шутишь! Дуля говорил, она в долгах как в шелках.

— Видать, расплатилась.

— И что — правда круто?

— О да. Круто. Очень.

* * *

По дороге в гостиницу Сэди совсем как чужая. Не говоря ни слова, они едут сквозь дождь. Наш отважный протагонист не знает, что сказать, поэтому просто молчит. Они слушают радио. Тут она выключает звук и очень серьезно спрашивает его, когда он возвращается в Нью-Йорк.

— Скоро, — говорит он, — наверное.

— Там прямо как в «Сексе в большом городе»?

— Лучше.

Сэди плачет.

— Что случилось? — спрашивает он.

Сэди мотает головой, бьет по рулю, отворачивается. Они подъезжают к гостинице.

— Ну, говори, в чем дело? — настаивает он.

— Лучше б ты не видел всего этого. Зачем они такое вытворяют, это что, от пресловутой родительской любви?

— Все семьи одинаковые, — говорит он. И впервые берет ее за руку; она не отдергивает. — Слушай, — говорит он, и она поднимает на него глаза, — потом, если ты… ну в общем, когда будешь говорить с мамой, может, поднажмешь на нее насчет Дульсинеи?

Сэди вырывает свою руку.

— Уходи, пожалуйста, — говорит она.

Он вылезает из машины и стоит под дождем, ожидая, что она попросит его вернуться. Сэди ракетой уносится прочь, разбрызгивая лужи и окатив водой сотрудниц, столпившихся в дверях массажного салона. Те матерятся ей вслед, как биндюжники.

Мальчик входит в вестибюль и стряхивает капли дождя. Он понимает, что нужно позвонить ей на мобильный и что нужно было вести себя более тактично. Но ужин с ее родителями заставил его задуматься, не подверглась бы со временем и любовь его родителей такой эрозии. И не лучше ли погибнуть, как это случилось с ними, до того, как отношения достигнут такого упадка? Он думает об Адском Деде в кругу семьи. И о пробелах в жизни Криспина, которую тот прожил исключительно сам с собой.

В лифте парочка разговаривает так, будто его нет.

Мужчина:

— Да говорю тебе, это все мистификация. Медузы резиновые. Все подстроено.

Женщина:

— Ты думаешь, это имеет отношение к взрывам?

Мужчина:

— Все, чтобы сплотить приверженцев сама-знаешь-кого. Они поддерживают Первую генеральную, а корпорация, в свою очередь, поддерживает лояльных президенту Эстрегану военных.

Женщина:

— А по-моему, Первую генеральную надо оставить в покое. Они у нас самый крупный работодатель, они двигают экономику вперед.

Мужчина:

— Это потому, что они поставляют продукты к твоему столу. А ты знаешь, что американцы…

Женщина:

— Интересно, а их можно есть?

Мужчина, раздражительно:

— Кого, американцев?

Женщина продолжает:

— Накормить ими бедноту, ну медузами то есть.

Мужчина смотрит на нее.

— Все, я сдаюсь, — говорит он. — Проку от тебя!..

После чего парочка оборачивается и недовольно смотрит на нашего героя.

Улегшись в кровать, он ворочается да кряхтит. И вот уже не чувствует тела.

Он тщательно моет руки, получая удовольствие от ритуала. Входит женщина с гарнитурой в ухе и проводит липким валиком по его черной сорочке поло и синим джинсам. Затем ведет его вниз, в залу. Он на латиноамериканском ток-шоу, сидит в кресле для гостей. Ведущий, покрытый идеальным загаром, говорит ему, что он круче Пабло Неруды. Мальчик не соглашается. Ведущий поворачивается к аудитории и говорит по-испански: «Кто ж знал, что Белоснежка такая милая?» Публика взрывается аплодисментами. Ярко горят софиты, и он почти не видит аудиторию. А видит только Мэдисон, сидящую в первом ряду с недовольным видом. Ведущий встает, подходит к гладильной доске и начинает гладить черную сорочку поло. «Белоснежка — звезда мирового масштаба!» — произносит ведущий, переворачивая сорочку, чтобы прогладить сзади. Публика безжалостно смеется. Ведущий уходит за кулисы и возвращается одетый в черное поло и синие джинсы. Публика радостно приветствует его. «Смотрите, люди, — говорит он по-английски со смешным акцентом, — я Белоснежка!» Толпа улюлюкает. После передачи он ищет Мэдисон. Женщина с гарнитурой говорит: «Слышь, Белоснежка, она пошла с ведущим в микроавтобус „Тойота Лайт-Эйс“». На улице сильный дождь. Микрик стоит на лесной опушке и раскачивается из стороны в сторону. Он возвращается в студию и флиртует с китаяночкой из Гонконга, чьи ступни в сандалиях с подвязками похожи на кроличьи лапки. В пещере возле пляжа она делает ему минет. Он идет домой, но Мэдисон там нет, зато за пишущей машинкой сидит Криспин. Он говорит Криспину: «А ты разве не на том свете?» — «Не могу пока умереть. Нужно дописать твою историю», — отвечает писатель. Он оставляет Криспина и, открыв синюю дверь, заходит в ресторан, которым он владеет вместе с Мэдисон. Вот и она. Выглядит потрясающе. Он помогает ей прибраться в подсобке. Они заносят в ресторан летние блюда и кувшины с сангрией. Он хочет ей что-то сказать, но не знает что. Он выходит на улицу покурить. А когда возвращается, Мэдисон висит в петле из собственного пояса, привязанного к кухонной полке. Мягко покачиваясь, она задевает развешенные рядом кастрюли. Те звенят, как колокола после свадьбы. Нет, говорит он. Мэдисон, нет. Нет. Он обнимает ее за ноги и прячет лицо между коленями. У него ничего не осталось. Он знает, что будет дальше. Его ремень сдавит сонную артерию на шее, перекрыв поступление крови в мозг. Мозг распухнет, закупорит верхушку спинного хребта, защемит блуждающий нерв и остановит сердце. Глаза вывалятся из орбит, а сфинктер расслабится. Ему будет больно. Но выбора у него нет. Он слышит, как Криспин возится наверху. Снаружи металлические молоточки машинки похожи на пули, пущенные в белое небо, в котором остаются висеть черные буквы. «Уважаемый господин/госпожа, — складывается из них, — прежде всего эта транзакция потребует строжайшей конфиденциальности. Я — внучка государственного деятеля и бывшего министра финансов Филиппин. Мне, как духовному лицу, требуется ваша помощь. После смерти моего отца, погибшего при невыясненных обстоятельствах (труп обнаружили во время наводнения), наш адвокат Клупеа Рубра сообщил мне, что отец, бывший в то время государственным контролером и держателем семейного состояния, вызвал его, Клупеа Рубру, к себе на квартиру, где показал ему три черных картонных ящика. С тех пор как отца постигла таинственная гибель, за нас взялось правительство, они чинят нам всяческие препоны, устраивают слежку и замораживают наши банковские счета. Ваша героическая помощь требуется, чтобы восстановить доброе имя отца и стереть в порошок его безжалостных убийц. Подробности следуют». Пишущая машинка продолжает лупить. «Я ищу заокеанского партнера, который помог бы мне перевести сумму в $21 230 000, из которых 20 % будут выделены вам как владельцу счета. Пожалуйста, вышлите свои банковские реквизиты…»