– Как ты там всегда говорил на Кладбище, Хайден? «Привет, сегодня я ваш спаситель» ?

– Да он же один из них! – горланит кто-то, прежде чем Хайден успевает найти достойный ответ. – Он работает на копов! Они даже разрешали ему выбирать, кого разбирать!

– О, это что-то новенькое. Не доверял бы ты так жёлтой прессе. В следующий раз они объявят, что я собираюсь разродиться тройней пришельцев.

Стоящая тут же Бэм с усмешкой смотрит на Хайдена:

– Вот оно что. Инспекция превратила тебя в своего цепного пса.

– Я тоже рад вновь видеть тебя, Бэм.

По толпе ребят из «Холодных Ключей» прокатывается: «Бросить его здесь!», «Транкировать гада!» и даже «Убить его! » , но ребята, знающие Хайдена по Кладбищу, встают на его защиту, и им удаётся посеять семена сомнения. Все смотрят на Старки, но тот, похоже, пока не готов к решению. Как бы там ни было, на некоторое время разбирательство с Хайденом откладывается, потому что трое сильных подкидышей волокут к Старки упирающегося начальника лагеря.

Толпа расступается, Менарда тащат по проходу. Кому-то приходит в голову светлая идея плюнуть в него, и вскоре его примеру следуют все. Хайден, пожалуй, тоже плюнул бы, если бы додумался до этого первым, но сейчас это выглядело бы конформизмом.

– А вот, кажется, и начальство, – произносит Старки. – А ну на колени!

Менард не подчиняется. Тогда троица силачей заставляет его стать на колени.

– Ты признан виновным в преступлениях против человечности, – провозглашает Старки.

– Признан виновным?! – в отчаянии вопит Менард. – Кем признан?! Где суд?!

Старки обводит взглядом толпу.

– Поднимите руку те, кто считает его виновным!

Взмывает множество рук. Хотя Хайден и ненавидит Менарда всей душой, у него закрадывается подозрение, что дело не кончится добром. И точно: Старки вынимает пистолет.

– Присяжных всегда двенадцать человек, а нас тут куда больше, – говорит Старки Менарду. – Считай, что вердикт вынесен.

И тут Старки делает кое-что совершенно неожиданное. Он протягивает пистолет Хайдену:

– Приведи приговор в исполнение.

Хайден в замешательстве таращится на пистолет.

– Старки… я… это… я не… – заикается он.

– Если ты не предатель, докажи это – всади ему пулю в лоб.

– Но это же ничего не докажет!

И тут Менард сгибается пополам и начинает молить о пощаде. Человек, убивающий детей ради заработка, просит помиловать его! В негодовании Хайден наводит ствол на начальника лагеря и держит того на прицеле секунд десять, но нажать на спуск юноша не в силах.

– Не могу, – говорит он. – Так – не могу.

– Ладно. – Старки забирает у него оружие, затем тычет пальцем в первого попавшегося паренька – тому на вид не больше четырнадцати. Паренёк выходит вперёд, и Старки вручает ему пистолет. – Покажи этому трусу, как должен вести себя настоящий храбрец. Приведи приговор в исполнение.

Паренёк перепуган, но ведь на него направлено столько глаз! Его подвергают проверке, и ударить в грязь лицом нельзя. Бедняга морщится, кривится, щурится… Приставляет дуло к затылку Менарда и отворачивается. Затем нажимает на спусковой крючок.

Выстрел совсем негромок – словно хлопнула хлопушка. Мёртвый Менард валится на землю. Быстро и без грязи: лишь входное отверстие на затылке и выходное – прямо под подбородком; пулю вбирает в себя искусственный газон. Ни тебе осколков черепа, ни разлетевшихся ошмётков мозга… Старки и его подчинённые явно разочарованы: казнь получилась совсем не такой эффектной, как они предвкушали.

– Всё, уходим! – командует Старки и даёт указание забрать все автомобили, к которым найдутся ключи.

– А с этим что делать? – Бэм кивает на Хайдена, презрительно вздёрнув губу.

Старки бросает на того быстрый взгляд.

– Возьмём с собой, – говорит он с еле заметной высокомерной улыбкой. – Он ещё может оказаться полезным. – И, повернувшись к остальной толпе, провозглашает: – Этот заготовительный лагерь официально объявляется закрытым!

Народ ликует и прославляет великого Старки. Хайден смотрит на труп начальника… на мёртвых охранников… на десятки детских тел, усеявших всю территорию лагеря… и не знает, радоваться ему или вопить от ужаса.

Терпение к числу достоинств Коннора не относится. В прежней жизни, до того, как его родители подписали ордер на разборку, он бесился, если приходилось чего-то ждать. В минуты вынужденного бездействия его мысли обращались к собственной жизни; а когда он думал о ней, то злился. Злость толкала его на всякие необдуманные, безответственные, а иногда и противозаконные поступки, что в конце концов и привело к беде.

Но с момента побега из дома у Коннора не выдавалось ни одной спокойной минуты – во всяком случае, до прибытия в резервацию арапачей. Подвал Сони был настоящей чашкой Петри, в которой неконтролируемо плодились микробы страха и тревоги. Коннору постоянно приходилось держаться настороже, защищая себя, защищая Рису, ни на секунду не выпуская из виду Роланда – от того в любое мгновение можно было ожидать смертельного удара.

Он до сих пор задаётся вопросом: сложись обстоятельства по-другому – убил бы его Роланд или нет?

В «Хэппи Джеке» Роланд подгадал момент, прижал его к стенке и попытался задушить той самой рукой, которая сейчас принадлежит Коннору, – но не смог. Духу не хватило. Может, он был как та собака, что громко лает, но не кусает? Этого никому не дано теперь узнать.

А вот Коннору действительно довелось убивать.

Тогда, на Кладбище, он стрелял боевыми патронами. Он видел, как его пули скашивали нападающих. Значит ли это, что он убийца? Можно ли как-то искупить эту свою вину?

Вот почему Коннор терпеть не может сидеть и ждать. От раздумий он просто сходит с ума.

Единственное, что примиряет его с бездействием – растущее чувство безопасности, нормальности бытия. Если в его положении вообще можно что-либо считать нормальным. Таши’ни были гостеприимны, несмотря на их изначальную холодность к нему. С момента публичного объявления, что Беглец из Акрона жив, Таши’ни сделали всё, чтобы Коннор считал их дом своим.

Однако в течение дня жилище пустует. Кили в школе – это, конечно, хорошо, потому что у Коннора не хватает терпения справляться с нехваткой терпения этого пацана. Чала вообще нет в резервации – он творит чудеса у хопи; Элина все свои дни проводит в педиатрическом отделении клиники; а Пивани весь день охотится и возвращается лишь к ужину.

Коннор, Грейс и Лев, которые не могут выйти за пределы дома из страха быть обнаруженными, предоставлены самим себе.

• • •

Первая неделя августа, их двадцатый день здесь. Вечереет. Насыщенный янтарный свет проникает сквозь окна, отразившись от противоположного склона расщелины. В этом доме на утёсе тени удлиняются быстро, а когда солнце заходит, сразу становится темно. Сумерки в ущелье коротки.