советников, для принятия мер, двум главным институтам французского государства — Парижскому Парламенту и Счетной палате. Судьи Парламента ответили отказом. По их словам, они всегда будут выполнять свой долг перед королем. В Счетной палате документ был принят еще более холодно. Председатель, старый орлеанист Жан де Монтегю, епископ Шартрский, сказал представителям Иоанна, что если королю и его Совету будет угодно дать им такие инструкции, то они сделают все возможное, чтобы их выполнить, "насколько это будет входить в их компетенцию". Они были офицерами короля, добавили они позже, после того, как им принесли очередное бургундское послание, но они обязаны выполнять свои обязанности не только перед ним, но и перед его королевой и детьми. Их целью всегда будет удовлетворить их всех. Такой же ответ они дали и представителям герцога Орлеанского. Эти ответы поставили Иоанна в затруднительное положение. У него не было другого способа навязать свою волю, кроме как заручиться поддержкой королевского Совета и сделать это было бы нелегко, если не удастся заставить герцога Орлеанского подчиниться[218].

Столкнувшись с политическим тупиком, обе стороны обратились к пропаганде, а затем и к насилию. В конце августа во всех главных городах королевства было разослано письменное изложение программы Иоанна Бесстрашного — первый из длинной серии политических памфлетов, которые Иоанн будет выпускать в течение последующих лет, чтобы заручиться поддержкой народа. Людовик ответил ему желчным письмом с изложением собственной версии событий. Эти напыщенная и повторяющаяся переписка продолжались до сентября. Неизвестно, какое влияние эти письма оказали на тех, кто их читал. В Санлисе, где письма герцога Орлеанского были зачитаны офицерам города, а затем собранию горожан, советники ответили, что они будут действовать "как добрые подданные короля". Вероятно, их реакция была типичной. Люди были напуганы тем направлением, которое, казалось, принимали события, и не знали, что делать[219].

Мелён имел много преимуществ в качестве базы для королевы и герцога Орлеанского: близость к Парижу; практически неприступная крепость на острове посреди Сены; хорошее сообщение по дорогам и рекам с владениями Людовика на Луаре и в Шампани; доступ к казначейскому запасу монет и слитков, который хранился в башне замка. Считается, что Людовик похитил из этой казны 100.000 франков, а по некоторым источникам — вдвое больше. Войска, которые он призвал на помощь, уже собирались за городом в полях на берегу Сены в течение нескольких дней после инцидента в Жювизи. В них входили графы Сен-Поль и Алансонский, герцог Лотарингский со своими свитами и главные вассалы из владений Людовика. Ему также удалось собрать большинство организованных войск, имевшихся в то время во Франции. Жанн д'Арпедан, давний орлеанист, прибыл с войсками, отозванными с границы Кале. Герцог Анжуйский, еще один союзник, находился в Гатине на пути в Прованс, чтобы предпринять последнюю попытку отбить Неаполь у своих врагов, когда получил от Людовика Орлеанского призыв срочно вернуться в Мелён, "не проезжая через Париж". Герцог повернул назад и предоставил свою армию в распоряжение королевы. Переговоры велись с графом Арманьяком и коннетаблем. Под их командованием на границе с Гасконью находилось более 3.000 человек. Уже через несколько недель после прибытия в Париж военное положение герцога Бургундского стало казаться весьма шатким[220].

Внутри города принцы пытались заключить соглашение. Людовик Орлеанский, однако, не был настроен на компромисс. Герцог Бурбонский уже дважды ездил в Мелён с приказом королевского Совета о разоружении соперников и собственными предложениями о заключении соглашения. Оба раза его отправляли назад с пустыми руками. Герцог Анжуйский тоже попытался найти компромисс, но ему это удалось не лучше. В начале сентября он привел в Мелён еще одну большую делегацию, но королева даже не приняла ее. Зато Людовик принял и подверг насмешкам. Увидев среди делегатов представителей Университета, он сказал им, чтобы они занимались своими делами и "возвращались в свои школы". Через несколько дней после этого последнюю попытку предпринял герцог Беррийский, почтенный патриарх королевского Совета, над которым, возможно, Людовик не посмел бы насмехаться. Но Людовик был непреклонен. "Пусть тот, на чьей стороне право, придерживается своего курса", — сказал он. К этому времени у него уже было около 5.000 человек войска. 5 сентября они свернули свой лагерь и двинулись на Париж, неся вымпелы с девизом Людовика Je l'envie (Я этого хочу)[221].

Столица готовилась к осаде. К герцогу Бургундскому в городе присоединились его брат Антуан и его союзник — мирской князь-епископ Льежский со своими войсками. Продолжали прибывать новые солдаты из Фландрии, Бургундии и Нидерландов. Они шествовали по улицам с вымпелами с фламандским девизом Ich houd, прямым ответом на девиз своего соперника, который можно приблизительно перевести как Я держу. Вновь прибывшие почти удвоили армию герцога Бургундского, доведя ее численность до более или менее одинакового уровня с армией его соперника. К концу месяца общее число вооруженных людей в распоряжении Иоанна возросло до 4.560 человек, что, по словам его бухгалтера, обошлось ему в "ужасную сумму". Кроме того, для защиты Парижа прибыло большое количество людей, которые отнюдь не были бургундскими сторонниками, но были потрясены перспективой нападения орлеанистов на столицу Франции. Иоанн уже имел свой гарнизон в Лувре. Гарнизон Людвига Баварского в Бастилии был изгнан и заменен бургундскими сторонниками. Бургундский отель был забит оружием и боеприпасами, а улицы вокруг него перекрыты баррикадами. Герцог Беррийский последовал его примеру в Нельском отеле, своей штаб-квартире на левом берегу Сены. Впервые за двадцать четыре года все ворота города были закрыты и опечатаны, за исключением четырех, которые выходили на главные дороги. Вокруг главных городских укреплений были снесены дома, а через Сену протянули цепи, чтобы пресечь попытку высадки десанта. Горожане организовали ночные дежурства по 500 человек в смену. На углах улиц собирали груды камней для метания в захватчиков, и за неделю было выковано около 600 железных цепей для перекрытия улиц и мостов. В университетском квартале на левом берегу студенты вооружались для предстоящей битвы, в то время как ректор и профессора укрывались вместе с принцами в сравнительной безопасности Анжуйского отеля. Население было душой и сердцем на стороне герцога Бургундского, как сообщал кастильский посол. Или, по крайней мере, как выразился набожный орлеанист, "простые люди". Но даже им было неспокойно. Все боялись мести герцога Орлеанского, если когда-нибудь примирение между принцами вернет ему былую власть. Поэтому от имени Дофина был отдан приказ о вооружении против него. Молодой принц вряд ли понимал многое из того, что делалось от его имени, но его значение как символа власти никогда не было столь велико[222].

20