Она кивнула мне и взяла весла, чтобы развернуть лодку, но потом вдруг что-то вспомнила.

– Если тебе что-нибудь помешает, сообщи Акселю Торсону.

И она начала грести, быстро удаляясь от берега.

Арильд и Розильда отправлялись в гости в два часа. Перед самым отъездом Арильд вдруг вбежал ко мне в комнату и спросил, почему я не еду с ними.

– Меня не приглашали.

– Приглашали, конечно. Это же само собой разумеется.

– Но я ведь об этом не знала. И я уже обещала Амалии.

– Амалия поймет, она не обидится…

– Спасибо, Арильд, но… Я все-таки останусь с Амалией…

Он мгновенно помрачнел.

– Это все отговорки! Скажи мне правду! Ты просто не хочешь быть со мной, да?

Я сидела за столом, а он стоял у двери.

– Нам уже пора. Может, ты все-таки поедешь с нами, Берта? Я буду очень рад…

Но я покачала головой. Я хотела остаться дома. И тут он вдруг ринулся ко мне и упал передо мной на колени.

– Прости меня, Берта! Я сказал вчера, что не умею прощать. Но это неправда. Наоборот, я слишком легко прощаю. Поэтому мне приходится нарочно ожесточать себя. Но я ни на кого не держу зла. Я не умею ненавидеть…

– Конечно. Я так и думала, Арильд, – сказала я, улыбнувшись.

Он взял мою руку, поцеловал ее и посмотрел на меня взглядом, полным благодарности.

– Значит, друзья?

Я кивнула, и он вышел. Но потом снова заглянул в дверь и сказал с легкой улыбкой:

– Я бы и сам остался дома, если бы мог. Передай большой привет от меня Амалии. И Леони тоже. Не забудь зайти к ней.

Он закрыл дверь. Когда я подошла к окну и посмотрела во двор, он уже бежал к карете. И вдруг остановился и помахал мне рукой, словно почувствовав, что я смотрю на него. Потом забрался в карету, где сидела Розильда. Кучер стегнул лошадей, и карета тронулась.

Удивительно, но в это время года на поляне в лесу все еще росли ландыши. На редкость крупные ландыши. Оставшись одна, я отправилась в лес и собрала два букетика – для Амалии и Леони. Мы с Амалией договорились, что пообедаем у нее в комнате. А вечером, когда она ляжет спать, я хотела заглянуть к Леони, порадовать ее цветами.

Когда я зашла к Амалии, она отдыхала, лежа на кровати. Дремала и не слышала, как я вошла. Я поставила ландыши в вазу и села – дождаться, когда она проснется.

Амалия лежала на спине, беззвучно дыша. Руки были сложены на груди, и под ними я заметила какой-то предмет. Он был похож на маленькое овальное зеркало, повернутое обратной стороной.

Я взяла книгу и села у окна почитать. И вдруг услышала какой-то хлопок. Он раздался где-то рядом с Амалией, но она не шевельнулась. Я подошла, чтобы накрыть ее пледом, и тут заметила, что зеркальце исчезло. Поглядев вокруг, я обнаружила его на полу – вот что, оказывается, упало…

Однако это было не зеркало. Это была миниатюра, портрет маленькой девочки, вставленный в позолоченную рамку с жемчужным ободком. С обратной стороны стояла надпись:

Лидия, 3 года, нарисовано папой на слоновой кости.

Малышка глядела на меня широко распахнутыми голубыми глазами. Это было очаровательное, наивное детское личико, на котором забавно смотрелись строго сомкнутые губки. На редкость серьезный ребенок, сразу было видно. Так же как и то, что портрет написан с большой любовью.

Прошло всего несколько часов с тех пор, как у озера я впервые увидела Лидию Стеншерна. И вдруг встретиться глаза в глаза с нею – такой, как она была в детстве, в начале своей жизни, – это было удивительно. И в каком-то смысле делало ее ближе и понятней.

Я внимательно вгляделась в это лицо. В нем было что-то до странного знакомое. Что-то тревожащее. И тут я поняла!.. Нет, это не могло быть правдой. Я закрыла глаза и выронила портрет, точно он жег мне руки. Но тут же подняла его снова. Я хотела убедиться, что глаза меня не обманули, чтобы потом не думать, будто все это мне только почудилось.

Нет, я нисколько не ошиблась. Мое воображение было здесь ни при чем – напротив, все стало совершенно ясно. Вдруг, стоя на этом месте, я словно во вспышке молнии увидела, как замыкается круг времен и событий. Точно на какой-то миг мне открылось тайное стремление жизни к какому-то высшему, божественному порядку. Я видела части головоломки, которые одна за другой складывались в единую картину.

Тут проснулась Амалия.

– Ты уже здесь, Берта? Какие красивые ландыши…

Она благодарно улыбнулась и, увидев у меня портрет, протянула за ним руку. Взяла и долго на него смотрела.

– Это отец Лидии нарисовал, – сказала она. – Очень похоже. Но Кларе никогда не нравилось все, что он делал. Она считала себя самой красивой, а этот портрет не имел для нее никакой ценности, так что она хотела его выкинуть, но я упросила ее отдать его мне…

Пообедав с Амалией, я пошла прогуляться по замку. Воздух был напоен душным ароматом сирени и жасмина. Большие вазы с цветами стояли повсюду, напоминая о праздниках былых времен. Но сейчас комнаты были пустыми. Никто не танцевал, нигде не слышалось смеха. И все же я думаю, я еще никогда так остро не чувствовала всех прелестей лета. Светлое ночное небо за окном, переливы птичьих песен, доносящиеся из-за стен и ограды, пьянящий аромат цветов… Да, это был изумительный вечер.

На пути мне никто не встретился. Все ушли на праздник. Остались лишь несколько служанок, которые не могли отлучиться из кухни, и они дали мне поднос с графином сока и пирожными. Я поставила на поднос ландыши и пошла к Леони. В ее комнате был Помпе. Услышав мои шаги, он начал лаять. Но когда я постучалась, он затих, а двери никто не открыл. Я постучала снова. Мертвая тишина.

Я не хотела уходить ни с чем, поэтому села на скамейку и стала ждать. Через минуту в замочной скважине осторожно повернулся ключ. Леони открыла дверь и робко выглянула наружу. В коридоре было довольно темно, и она заметила меня не сразу.

В самый разгар лета на ней было тяжелое платье из черного бархата. Оно выглядело старомодным и, очевидно, было найдено на чердаке – в одном из сундуков, доверху забитых одеждой всех времен. В ушах у нее покачивались длинные черные серьги, на запястьях и шее тоже были украшения из черных камней. Она выглядела жутковато, как оживший мертвец из прошлого века.

Увидев меня, она испуганно отпрянула и потянула на себя дверь, но закрыла не до конца.

– Послушай, Леони, – сказала я, – мы с тобой остались одни, все ушли на праздник. Может, посидим вместе?

Она приоткрыла дверь и посмотрела на меня встревоженными глазами.

– Я любить быть одна.

– Я тоже. Но, может, побудем в одиночестве вдвоем? У меня тут кое-что есть…

Она открыла дверь пошире. Посмотрела на поднос и, увидев ландыши, вынула их из вазы. Понюхала их, засунула букетик в вырез своего платья и наконец-то распахнула дверь.