Заглотнув остатки в стакане, я пошёл к Зальцеру за повтором.

— Тяжелый день, мастер Криггс? — с полуулыбкой спросил полугоблин, наливая пойло.

— К вашим порядкам сложно привыкнуть, мастер Херн, — ответил я ему, вновь уходя на свое место, — Алкоголь мне в этом прекрасно помогает.

Есть другая сторона монеты. Если героев назначают, то, разумеется, существуют те, кто бы хотел назначить себя сам. Стать новой яркой звездой, провести измазанным в чернилах членом по всем учебникам истории, сотрясти мир… Чаще всего, и слава всем высшим силам за это, такие мечтатели ни на что не способны. Им не предоставляется шансов, отсутствуют нужные умения, недостаточно власти и возможностей, чтобы все правильно режиссировать и преподнести восхищенным массам. Последних тоже нужно знать, как восхитить.

Прерогатива героеделания всегда лежит на власть имеющих.

Мне не повезло угодить в малюсенькое исключение. Нет специалиста, которого можно вызвать, нет начальства, на голову которого можно передвинуть проблему, не возможности убежать. Есть только уверенность, что если не я, то я. Только позже, без вазелина и с куда худшими шансами.

Сраный скелет.

Дома уже не было ни Пенелопы, ни Нимеи. Кроме сидящего в своем домике шкрасса, лелеющего по отношению ко мне обиду весом в пару десятков кило шерсти, там находились лишь Эльма и Элли и кот Волди. Все трое сидели на чердаке, в комнате моей дочери, и азартно резались в карты. Подивившись на худого взъерошенного кота, возле которого лежала изрядная горстка пуговиц, я оповестил дочь, что жду её через час в своем кабинете. Необходимо было кое-что подготовить.

Она зашла, когда я вовсю был занят переснаряжением патронов для пистолетов. Необходимо было заменить пули на принесенные домой, а так как я давненько подобным не страдал, приходилось действовать предельно аккуратно. Освещение нужно здесь получше сделать… или, все-таки, организовать отдельную оружейную? Да нет, я не из любителей гаражей…

— Нимея теперь меня боится. Представляешь? — просто сказала дочь, залезая в кресло с ногами, — Она как протрезвела, так сразу же засобиралась домой…

— Это хорошо, — скупо ответил я, взглянув на девочку. Было не похоже, что сероволосая малышка-убийца сильно этим расстроена. Да и девочка ли? Сейчас на меня из кресла смотрела вполне себе сформировавшаяся худенькая девушка 14-ти лет. Не физически, а скорее… спокойный прищур глаз Эльмы, её серьезное, но расслабленное выражение лица говорили, что определенные ориентиры в жизни она уже имеет. Фундамент, так сказать.

— Почему хорошо? Почему она тебе не нравится, пап? — тут же выдала дочь своё жгучее любопытство, — Чем Нимея плоха? Она добрая, честная, веселая…

— Она нужна мне, как Карусу пятая лапа, — жестко хмыкнул я, — Эльма, золотце, спустись с небес на землю. Кто мы с тобой? Охотники, убийцы, бродяги. Может быть, в прошлом. Только вот сейчас ситуация не слишком-то и изменилась, нас по-прежнему преследует опасность. Ты знаешь, что с ней делать. Я знаю. А она — нет.

— Нимея прекрасно стреляет! — надулась дочь.

— Она маленькая беззащитная девочка, на которую мы не сможем положиться. Никогда, — отрезал я, — Когда случится следующая стычка, эта пастушка также будет стоять, дрожать и кусать губы. А потом будет шарахаться от тех, кто её спас. Она тебя хоть поблагодарила?

— Нет, — повесила нос дочь, — Сказала, что не надо было мне… ничего делать. Ругала, пьяная… и плакала.

— Я не буду связывать свою и твою жизнь с разумным, которому мы не сможем доверить спину. Тем более молодой дурной девчонке.

— Эй! Ей двадцать четыре!

— Вот именно, — сделал я толстенный намек Эльме, надеясь, что свои дурные планы насчет меня она рано или поздно задушит. Разница в возрасте должна этому будет хорошо поспособствовать.

Дочь окончательно надулась, став похожей на грустную толстую мышь вискашу. Выражение её мордочки было настолько умильным, что я чуть было не улыбнулся. Пришлось скрывать это за процессом приготовления кофе. Сделав горячий напиток и с удовольствием отхлебнув, подвинул по столу к Эльме толстый запаянный конверт, приготовленный мной ранее.

— Что это? — спросила она, подходя к столу.

— То, что ты вскроешь, если я не появлюсь дома в течение трех суток. Там инструкции и… кое-что еще.

— Паааап? — у нее впервые получилось произнести это по-настоящему, искренне и естественно. Тут уж я себя от улыбки не удержал.

— Мне кое-куда надо, там могут откусить жопу, — поведал я дочери, видя, как расширяются её глаза, — Никаких «я пойду с тобой». Ты не пройдешь. Зато можешь сидеть дома с сумкой живых куриц, а потом быстро бежать туда, где мне они будут нужны, понятно?

Девочка лишь кивнула. Меня эта покладистость не убедила ни разу, одно неверное движение могло пустить под откос слишком многое. Что в моей жизни, что в чужих. Вновь сев за стол, я быстро накидал на клочке бумаги пару фраз, заверил их подписью, а затем вручил дочери, подойдя к ней вплотную. Сунув бумажку в руки Эльмы, я положил свои конечности ей на плечи.

— Знаешь, я был готов тебя оставить, — честно признался я сероглазой девчонке, — Там, на ферме, когда три придурка держали вас в заложниках. Ты просто вовремя начала действовать, поэтому и задержался. Но собирался уехать. Позволить шерифу и остальным стоять баранами вокруг фермы. Оставить тебя под стволами идиотов. Понимаешь, почему?

— Ты знал, что я с ними справлюсь, — пожала плечами дочь, начав несмело улыбаться.

— И вот поэтому я хочу, чтобы ты трое суток провела в доме. Закрывшись. Никого не пуская. Записка учителям — вот она.

Вот теперь всё пошло так, как и хотелось. Эльма, порывисто обняв меня, убежала наверх, к подруге и странному коту. Надо будет выяснить насчет последнего. Потом. Прямоходящий кот это одно, а вот играющий в карты, как по мне, совершенно другое. Не то, чтобы я осуждал, наоборот, большая часть этих пушистых мышеловов всегда казалась мне декоративными животными. Сидят дома, жрут, гадят, мурчат. Толку с них? Коты в этом мире куда лучше! На одних ездишь, с другими играешь в карты. А еще они могут подать тебе ключ на 12. Нужно спросить у Пенелопы, где она взяла своего.

Так, хватит. Пора. Мне еще по дороге нужно будет сделать одну небольшую остановку.

Ровно в десять вечера я подошел к больнице неспешным прогулочным шагом. В уголке рта у меня дымилась сигарета, вид был лихой и придурковатый, как у любого человека, получившего выходной раз в три-четыре месяца и понятия не имеющего, чем именно ему предстоит заняться. В данном случае, я был буквально эталоном слегка подвыпившего констебля, пинающего мужские половые органы после хороших барных посиделок. Одет я был полностью по уставу, если бы таковой вообще был в Незервилле — сапоги, штаны, рубашка, жилетка, пыльник. Последний гордо поблескивал самым настоящим значком самого настоящего помощника шерифа. Для полноты образа мне не хватало двух револьверов на поясе и шляпы, но вот последнюю я как раз забыл.