Если Масдай говорит, что улетим – значит, улетим!

Значит, надо осторожно, всего в два-три медленных шага на коленках, добраться до ковра…

Так…

Так…

И еще… так…

И еще… не на самом краю же болтаться…

И еще – для гарантии…

Купол?..

Пока держится…

Вроде…

Король?..

А пень горелый его знает, где этот урод… Чтоб он в собственный подвал провалился, и его балконом там прихлопнуло… козлища ободранного… А лучше тремя… и колонной сверху…

Только бы он не увидел, только бы не заметил, только бы не углядел…

Агафон попытался представить, где бы он на месте сбрендившего хозяина сейчас болтался, и не смог.

Под потолком?

На крыше?

В подвале?

На куполе?..

От последней мысли у чародея сердце едва не вывалилось из груди на ковер.[67]

Ну уж к бабаю якорному такие предположения…

Чтобы такое угадать, надо самому с ума спятить.

Хотя какие наши годы, оптимистично подытожил маг, и вдруг до него дошло то, что его раздерганные вдрызг чувства докладывали уже несколько секунд.

Они летят.

Летят?.. летят?.. летят?..

Летят!!!

Тело его мягко вдавилось в густой ворс – пошел быстрый набор высоты. Потом качнулось вперед и едва не слетело за край – Масдай резко сдал назад. Потом внезапно завалилось на левый бок, перекатилось, уперлось во что-то холодное и гладкое – кто-то из ребят! – и руки его автоматически выбросились, хватаясь за преграду – то ли чтобы удержать хозяина, то ли не давая упасть кому-то под его тяжестью…

Купол содрогнулся несколько раз под натиском чего-то свирепого и мощного, спружинил, и вдруг хрустнул, будто теннисный шарик, попавший под каблук, рассыпаясь, ломаясь, крошась…

Агафон вскрикнул от резкой боли в висках, эфемерная, словно паутинка, нить, связующая его с Абуджалилем порвалась, и остатки защитной магии прыснули во все стороны, как испуганные стрижи.

Свежий воздух, теплый от заботливых лучей фальшивого, но горячего солнца, ударил ему в лицо, мир звуков нахлынул приливной волной, заставляя теряться, дрожать и прислушиваться в беспокойном ожидании и предчувствии…

Зажмуренные глаза чародея приоткрылись осторожно, яростно гудящая и кружащаяся голова нерешительно приподнялась…

Небо…

Солнце…

Крыши…

Стены…

Улицы…

Туман.

Там, далеко, за едва видной из центра ярко-медной городской стеной, клубился серый, холодный, влажный, ласковый, родной, спасительный туман.

– Масдаенька, миленький, лапушка, дорогой, ненаглядненький, дай я тебя расцелую!..

– Держись!!! – выкрикнул тот в ответ, и рванул вперед что было сил, только встречный ветер в ушах засвистел.

Захолодев от недоброй мысли, Агафон кое-как привстал на четвереньки, опираясь на трясущиеся руки, неуклюже оглянулся через плечо… и замер.

Вслед за ними, отставая уже всего метров на десять-пятнадцать, несся подобно черному пустынному смерчу ифрит. В руке его разгорался и разрастался косматый оранжевый шар, плюющийся белым огнем.

– К-кабуча…

Кроваво-алая ухмылка, словно ломоть арбуза, снова расколола чернильное лицо короля, багровые глаза, налитые безумием, сверкнули торжествующе, рука взмахнула, посылая свою ослепительно-яркую ношу вперед…

Исступленно, отчаянно, сознавая с давящей тоской, что магических сил в нем осталось не больше, чем в лютне Кириана, Агафон вскинул ладони, пытаясь если не послать назад, то отклонить настигающую их смерть…

И не смог.

Ревущий комок огня прошил тонкую стенку, как шелк, и снова устремился к цели.

Ковер сманеврировал, надеясь затеряться в паутине улочек, сфинтил вправо, влево, нырнул в пике, и неподвижные фигуры заколдованных звонким стеклянным градом посыпались на заигравшую апельсиновыми бликами мостовую.

Свистящий снаряд, оставляя за собой хвост из апельсиновых искр, догнал его секунду спустя почти у самой земли.

Словно нож сквозь разогретое масло, прошел он через заднюю часть ковра, оставляя дыру размером с арбуз.

Края ее моментально подхватили пламя.

– Масдай, не-е-е-е-е-ет!!!..

Моментально потеряв высоту, ковер вместе с последним пассажиром обрушился на брусчатку, а через мгновение тенью смерти над ними нависла огромная туша ифрита.

Едва вскочив на ноги, Агафон швырнул из последних сил в смоляную скалящуюся рожу вялый блеклый шар, метнулся к корчащемуся в судорогах ковру, бросился грудью на дыру и принялся колотить ладонями по упрямо вырывающемуся пламени.

– Масдай, нет, нет, нет, умоляю тебя, не-е-е-е-ет!!!..

– Поздно!!! – раскатился над головой голос, брызжущий предвкушением близкого возмездия.

– Да пошел ты в… – ощерился волшебник, отчаянно жалея, что израсходовал все силы до капли, и вместо молний и огня в злорадную гнусную морду приходится швырять лишь оскорбления.

– Что-о-о?! – взбешенно поднялся на дыбы ифрит и стал, казалось, еще огромнее. – Да как ты смеешь, назвав меня по имени и попросив пощады…

Ковер вздрогнул, словно от боли, и маг взвыл и дернулся вместе с ним, будто и в его груди появилась медленно разрастающаяся огненная дыра.

Зубы чародея стиснулись до хруста, глаза вспыхнули яростным отчаянием и злостью, и, не соображая больше, что делает и не заботясь о последствиях, он вскочил и очертя голову набросился на короля, словно побитый, но не побежденный мальчишка в уличной драке.

– У такого, как ты… я – подыхать стану… пощады просить не буду!.. – осатанело лупя руками и ногами куда ни попадя, хрипло рычал он. – И имя это… ты не трожь!.. Ты… не имеешь… на него… права!!! Потому что ты… подонок… и мразь!.. И другого названья… нет тебе!!!..

Громадные волосатые пальцы ифрита сцапали человека, подняли, и горящие слезами и бессильной ненавистью глаза волшебника оказались напротив хищно сощуренных очей хозяина города – бездонных и багровых, как все реки крови мира.

– Масдай – это моё имя!!! – прогрохотал жуткий голос в лицо Агафона. – Это моё имя!!! Слышишь, ты, мозгляк, трус, бахвал, болтун, ЭТО!!! МОЁ!!! ИМЯ!!! ИМЯ!!! ИМЯ!!! ИМЯ!!!..

– …имя…имя…имя… – заметалось по металлическим улицам угодливое эхо.