Он был храб и безрассуден. Жизнь свою готов был с равным равнодушием пропивать, просадить за карточным столом – или потерять на поле боя. Ни она, ни что другое не имело для него вообще никакой ценности.

Вернувшись в Гатчину, где стоял его полк, граф Андрей Федорович полюбил предаваться меланхолии. Выглядело это так: он приходил к старому пруду, тому самому, вокруг которого когда-то прогуливались император Павел в сопровождении Ростопчина-старшего. Андрея же сопровождали два денщика, которые несли по мешку серебряных монет. Один солдат становился слева от господина офицера, другой – справа. И граф Андрей задумчиво швырял рубли в воду, горстями черпая то из одного мешка, то из другого.

Вообще он был страшно одинок. В этой семье понятие о родственных чувствах создалось очень своеобразное. Двоюродная сестра графа Андрея – княжна Голицына – уехала во Францию, где провела всю оставшуюся жизнь в монастыре, пожертвовав ему 60 тысяч рублей. Все ее братья и сестры перешли в католичество, женились и вышли замуж за французов, жили и умерли в Париже.

Впрочем, граф Андрей развлекался как мог и был, пожалуй, самым частым гостем гатчинской гауптвахты. Однако не найти случая, чтобы он отбыл срок наказания «от» и «до». Изворотливый, хитрый и проворный, он умудрялся удрать из-под надзора, пробирался в Петербург, и его частенько можно было встретить в театре, в первых рядах партера, куда он являлся, изменив себя почти до неузнаваемости с помощью наклеенных усов или бакенбард. Увы, плешь, которая все шире расползалась по его голове, замаскировать никак не удавалось.

В конце концов вызывающие выходки молодого Ростопчина надоели даже самому педантичному и терпеливому из его опекунов – императору. Слишком уж эти «проказы» были часты! Николай Александрович давно «созрел» для того, чтобы дать Андрею отставку, а потому немедленно, не без вздоха облегчения подписал прошение об увольнении его из военной службы, едва оное прошение последовало. 27 января 1833 года младший Ростопчин покинул полк «для определения к статским делам».

А подал прошение сие Андрей Ростопчин, потому что был уже семейным человеком.

Вот как это вышло.

Что и говорить, граф Андрей был остроумен, красноречив, одарен чувством юмора и мог обольщать женщин, когда хотел. Вообще, он умел быть обворожительным. Он понравился Додо, к тому же сумел-таки убедить ее: она-де угадала, ему и в самом деле тридцать. И немедленно объяснился в любви, немедленно сделал предложение.

И получил отказ: Ростопчин приглянулся Додо, но не до такой степени, чтобы броситься в его объятия. А ей именно что хотелось броситься в объятия, то есть выйти замуж за человека, который разбудит в ней страсть неземную.

Итак, Додо графу Ростопчину отказала – и тут на нее навалились все Пашковы, Сушковы, Храповицкие и прочие родственники, от ближних до самых дальних. Конечно, у Додо было хорошее приданое, однако оно меркло перед богатством Ростопчиных, которое даже величайший мот Андрей Федорович не успел еще растратить. Да и не в силах был, так очень уж много оставил старый Ростопчин денег, земель, угодий, крепостных…

Нажим со стороны родни был столь силен, что Додо поняла: ей не выстоять. Да и имелся ли смысл дольше противиться?.. Она знала, конечно, что рано или поздно замуж выйти придется-таки. Никакой страсти к делам семейным, к материнству она не чувствовала, однако прекрасно понимала: замужество в том обществе, в котором она живет, – единственный способ освободиться от опеки родственников, которые имеют свои виды на ее будущее и ни чуточки не намерены считаться с ее собственными желаниями и увлечениями.

Правда, избежав одной кабалы, она непременно должна была угодить в другую: в зависимость от супруга, который вполне мог оказаться тираном и деспотом. Однако Додо, несмотря на нежный возраст, уже обладала довольно цепким взглядом и была проницательной особой. Она немедленно поняла, что с графом Андреем Ростопчиным уживется. Пусть это будет брак без особенной страсти, но таким мужем она, пожалуй, сможет управлять так, как ей того захочется…

Время показало, что она не ошиблась.

Итак, очередное сватовство Ростопчина – а Пашковы и Сушковы до смерти боялись, что вторичное предложение руки и сердца от привередливого, избалованного женским вниманием графа Андрея Федоровича не последует – было принято благосклонно. И 28 мая 1833 года состоялась свадьба. Все московские матушки, отмечал язвительный Вяземский, рвали и метали по поводу предстоящей свадьбы Сушковой – уж очень завидного жениха она себе отхватила!

Двери московского света еще шире распахнулись перед богатой, красивой, умной и талантливой графиней. И она ворвалась в эти двери во всем блеске своего очарования, осознав, как же это приятно – быть очаровательной женщиной, светской львицей (это понятие как раз входило в обиход в России), законодательницей мод и вкусов. Балы, а не что другое сделались ее любимым времяпрепровождением! Целью ее жизни стало наслаждение.

Так описывала она свою жизнь, замкнутую на приятных, но незначительных мелочах. Однако не стоит думать, будто с замужеством Додо поглупела. Отнюдь! Ей понадобилось совсем немного времени, чтобы понять: купаясь в волнах женского эгоизма, она уподобляется великому множеству светских дурочек, которых раньше презирала до глубины души (ну, тех самых, которые рифмуют любовь – морковь). Додо испугалась, что муза ее от нее отвернется, и резко изменила линию поведения. Она напустила на себя бледный и разочарованный вид, на каждом углу томно закатывала глаза и бормотала, что счастливой жизни в браке быть не может – просто потому, что этого не может быть никогда!

Строго говоря, у нее имелись основания вздыхать о разбитых мечтах, и дело даже не в том, что граф Андрей Федорович изменял ей направо и налево. Он придерживался принципа: «Живи и жить давай другим!», и графиня Евдокия еще оценит этот принцип… Повторимся: не измены мужа ранили Додо. Она была замужем уже третий год, а никаких признаков беременности не являлось и в помине…

Додо, если честно, с удовольствием пожила бы еще пару-тройку годков только для себя, без всяких там детей. Однако ей досталась злоязычная до невозможности свекровь, которая не только беспрестанно укоряла невестку, но и начала распространять слухи о ее бесплодии и стращать, что испросит разрешения на развод.

Слышать речи о разводе из уст воинствующей католички, графини Ростопчиной-старшей, было довольно странно, если не сказать смешно. Над этим и впрямь посмеивались в свете, однако… охотно слушали сплетни о графине Ростопчиной-младшей, подхватывали их и распространяли.

Это было неприятно даже графу Андрею.