Светало. По лагерю бродили технички в оранжевых жилетах и носились воспитатели с палками и поводком. Меня ищут. Собаку бешеную.

В кабинет постучали, и вошла Оля, волоча за ручку мой чемодан:

– Ты здесь? Что случилось? Наташа велела мне отвезти твои шмотки в изолятор. Заболела? А плачешь чего? – она сыпала вопросами, не давая вставить ни слова.

Медсестра открыла было рот, чтобы ее выставить, но тут под окнами зашумел мотор. Приехали!

– Идемте скорее. Ты идти-то можешь? – Медсестра встала и засуетилась, вокруг меня. Я поспешно поднялась и пошла на выход. Оля с медсестрой – следом.

– Ой, а куда ее?

– В больницу в город.

– А что?

– Ничего страшного, но лучше перебдеть. – Она повернулась ко мне: – Твои родители трубку не берут. Они сами не уехали?

– Ой, точно! – Я сделала вид, что только что вспомнила.

Медсестра покачала головой. Мы вышли во двор, где уже стояла машина «Скорой». Оля шла вприпрыжку, громыхая колесами моего чемодана, и пыталась вытрясти из медсестры подробности:

– Ее собака покусала, да? Бешеная? Девочки говорили…

– Не болтай глупостей! Температура у нее, ясно? И давление. А у нас все койки заняты. Ничего себе смена начинается…

Я понимала, что она врет, но мне было все равно, я еще ревела. Оля тоже это поняла, потому что странно притихла и только молча косилась то на меня, то на медсестру. Мне было все равно. Только когда за мной закрылась дверца «Скорой», я поняла, как влипла.

* * *

Из машины я позвонила дядьке и рассказала ему о том, что было ночью.

Он слушал внимательно, а ответил неоригинально:

– Очень хорошо, лежи в больнице и не высовывайся. Я уже почти в лагере, все-таки задержали меня ночью. Это ты там завывала?

– Я.

– Молодец! А теперь до ночи надо всех оттуда убрать. Есть идеи?

Идей не было. И машина уносила меня от лагеря все дальше и дальше.

Шестнадцатая таблица – чистый лист. Считается, что, глядя на него, испытуемый сразу расскажет все, в чем не признавался даже себе. Пусть так, мне не жалко. Психологичка все равно толком не вспомнит, а вспомнит – не поверит. Я все правильно рассчитала: такие дурочки не включают диктофон. Надеются на свою память и навыки стенографии, полученные у бабушки. Хорошо еще, что эта согласилась работать в одну сессию. Другой бы мурыжил меня три дня.

– Душно у вас. – Я скорчила капризную мину. – Пойдемте в холл, там цветочки.

– Там днем и ночью полно народу. Они будут тебе мешать.

– Ерунда. Обожаю людей!

Мы обе улыбнулись, я встала первой, и Психологичка, как миленькая, пошла за мной, роняя на ходу таблицы.

По холлу и правда бегала парочка первоклашек. Они нам не помешают. Психологичка сама повела меня к единственному столику, ей же надо где-то разложить свои бумажки. Там был удобный диванчик и куча цветов. И еще телефон.

Психологичка уселась, нацелившись ручкой в блокнот, и делала терпеливое и выжидательное лицо. По морщинкам у глаз я видела, как она изо всех сил старается не засмеяться. Мы хорошо повеселились, составляя рассказы по жутковатым картинкам Мюррея. Это важно, чтобы втереться в доверие. Психологичка сейчас, наверное, ужасно горда собой: чокнутый подросток, которого час назад не могла успокоить вся больница, у нее хохочет как миленький.

Настало время чистого листа. Я подстроилась к Психологичкиной позе, еле поймала и успокоила ее дыхание (хватит ржать!), поехали, психологи-недоучки. И помним про конкретную установку.

– В одной деревне, недалеко от детского лагеря, жила-была девочка с мамой, папой и жирным котом. – Я развела руками, показывая жирного кота, и выбила блокнот из Психологичкиных рук. Он удачно кувырнулся за спинку дивана.

– Ой…

– Ничего, продолжай. Потом достанем.

– Однажды, холодной летней ночью, она пошла купаться с друзьями на речку. Мама говорила: «Не ходи, сегодня холодно».

– Скажи: в лагере заложена бомба! – шутил папа.

Мама сказала, но девочка все равно не послушалась и пошла.

Ночью у реки и правда было холодно. Ребята по-быстрому окунулись и засобирались по домам, но тут к ним подошел кто-то в черной одежде. Его лицо было закрыто капюшоном, а фигура худая, будто внутри одежды вовсе ничего нет. Он подошел к компании и взял за плечо одного из ребят… Дальше девочка не помнит.

Когда она открыла глаза, вокруг было темно и тесно. Руками она нащупала обивку гроба и ужасно испугалась, что ее похоронили заживо. Она стала биться и кричать, и крышка сдвинулась под ее напором. Девочка теперь была очень сильной. За несколько минут она выбралась из могилы, хоть это и считается невозможным, если ты обычный человек. Она увидела ночное кладбище и собственный памятник с неудачной прошлогодней фотографией. С досады она выломала фотку и пошла домой. Ее терзал странный голод.

По дороге ей попался навстречу один прохожий. Девочка поравнялась с ним и неожиданно для себя вцепилась ему в горло. Ей сразу стало легко и хорошо, хотелось жить и любоваться луной. Она побежала к своему дому, заглянула в окно… Родители уже спали. На столе стоял ее портрет в черной рамочке, а жирный кот, который умывался на подоконнике, при виде девочки зашипел и драпанул прочь. Девочка поняла, что домой ей нельзя.

Остаток ночи она гуляла по лесу и слушала шум деревьев. Только под утро, когда выглянул первый солнечный луч, ей стало неуютно и захотелось спрятаться в какое-нибудь темное место. Она вернулась к своей могиле и там проспала весь день.

Ночью она проснулась. Голода уже не было, это была очень худенькая девочка, и убитого прошлой ночью прохожего ей хватило надолго. Но ей было тоскливо. Она поняла, кем она стала и что ей больше нельзя видеть свою семью и своих друзей. Она выбралась из могилы и побрела в сторону детского лагеря, который находился неподалеку. Всю ночь она бродила под окнами корпусов, прислушиваясь к дыханию ребят, и думала, что уже никогда не сможет играть со сверстниками, как раньше. Рассвет застал ее в лагере, и она спряталась в сарайчик рядом с кружком «Умелые руки», там было достаточно темно для нее.

Она сидела и слушала, как вокруг играют дети. Они резвились и вопили. Скажи: «В лагере заложена бомба», – не было бы такого шума, как тогда. А девочке было грустно одной в сарае.

Так теперь проходила ее жизнь. Ночью она гуляла и представляла себе, что все у нее, как раньше: вот родная деревня, вот дом, вот лагерь… А днем она пряталась в том сарае, чтобы послушать, как вокруг играют дети. Ей было тоскливо, что она не может быть с ними. Она пыталась найти своих друзей, которые были с ней тогда на реке, но от друзей остались только могилы, засаженные цветами. Так бывает, вампирами становятся не все…