Труды Чарльза Дарвина и других ученых в области экспериментальной психологии 1870-х годов начали процесс обращения разума в нечто, доступное для наблюдения посредством физических и поведенческих индикаторов. Но XXI век является свидетелем окончательного разрушения его Декартова понимания как частной, метафизической сущности. Это оказывает преобразующее влияние на саму природу познания, которое проникает в наши политику и культуру комплексными и сбивающими с толку путями. Вместо разума, что фиксирует переживаемый опыт, и заслуженных индивидов, признаваемых экспертами, остается просто мозг, физический орган, который получает впечатления и передает выражения. Познание предполагает обнаружение закономерностей среди миллиардов этих впечатлений, однако это задача, с которой компьютеры справляются лучше людей.

В условиях переосмысления наших мыслей и слов как физических действий «объективность» их позиции становится менее достоверной. В конечном счете, если мышление – физический процесс, как оно может быть изолировано от чувств и намерений? Почему следует отгораживать мысли от остального тела, с которым они связаны посредством нервной системы? Претензии экспертов на способность разделять «ощущение» и «познание» становится невозможно обосновать, а их беспристрастная нейтральная позиция есть не более чем одно из множества эмоциональных состояний. Речь и мысль теряют свою основополагающую изобразительную роль (зеркальное отражение бытия) и оказываются всего лишь элементом поведения, который подлежит отслеживанию с целью обнаружения чего-то значимого. Самый важный же вопрос в том, кто владеет оборудованием для слежки и ставят ли они своей целью сопереживание или еще больший контроль? Наиболее вероятный ответ: им нужно и то, и другое.

Компьютеры, как и сети, соединяющие их между собой, изначально служили инструментами ведения войны. Начиная с ранних 1940-х до середины 1960-х годов потребности армии США являлись основанием для разработки электронно-вычислительных машин, при этом академические центры (в первую очередь MIT и Стэнфорд) и коммерческие компании (в первую очередь IBM) стали основными получателями прибыли. Самые первые компьютеры были сконструированы во время войны ценой огромных денег с целью добиться более высокой точности противовоздушных орудий. Во время Холодной войны угроза катастрофической атаки с воздуха привела к созданию в конце 1950-х годов автоматизированной системы SAGE (Semi-Automatic Ground Environment) – центра контроля, выполненного в виде комнаты, напичканной экранами и прочими средствами визуализации, предназначенного для обнаружения приближающихся бомбардировщиков. Оборонные ведомства США впервые решили соединить университетские компьютеры в середине 1960-х годов, исходя из предположения, что вычислительная сеть будет менее уязвима для ядерного удара, чем один центральный узел, таким образом создав предшественника сети Интернет.

Лишь необходимость времен Второй мировой войны, а затем угроза взаимно гарантированного уничтожения Холодной войны обеспечили достаточную политическую заинтересованность в самом по себе создании ЭВМ. Развязанный Третьим рейхом конфликт связал научное и военное сообщества крепким альянсом, который по меньшей мере в США существует до сих пор. Основанный в 1940 году Национальный исследовательский комитет по вопросам обороны США определил шаблон для нового стиля инвестиций в науку, которые характеризовались большими бюджетами и высокими рисками. Часто они были засекречены и преследовали цели, связанные с неотложными национальными потребностями. Впоследствии это стало называться «Большая наука». Кроме того, это явление имело междисциплинарный характер, объединяя усилия «фундаментальных» и «прикладных» ученых в манере, необходимой для разработки вычислительных устройств. В тех условиях срочности вопросы «теории» и «реализации» решались одновременно. То, как цифровая культура оказалась мостом между материальным миром технологий и абстрактным миром кодов и символов, является наследием времен, когда высокотехнологичная война свела за одним столом механиков, математиков и философов.

Логику, стоящую за этим технологическим новшеством, в какой-то степени мог бы понять Карл фон Клаузевиц. Компьютеры служат обеспечению вечных логистических потребностей в управлении собственными военными ресурсами и прогнозировании действий противника. Как и полагал Клаузевиц, хороший военачальник должен «учуять истину». Большая часть разработанных после 1940 года вычислительных мощностей была предназначена для отслеживания происходящего, чтобы помочь тем, кто принимает решения, ориентироваться в быстро меняющемся враждебном мире. Проблема, вызванная воздушными бомбардировками, быстро сменившимися угрозой атомных бомб и баллистических ракет (впоследствии скомбинированных в ядерные баллистические ракеты), состояла в том, что обычное человеческое восприятие и познание более не позволяло в должной мере отследить действия противника.

Однако электронные вычисления вышли далеко за пределы воображения Клаузевица в части механизации мышления как такового. В первые годы после окончания Второй мировой войны различные математики, философы и психологи стали размышлять о том, реально ли человеческое мышление и общение смоделировать посредством математических формул. Британский математик (а впоследствии знаменитый победитель шифров) Алан Тьюринг в своей статье «О вычислимых числах» представил концепцию «Машины Тьюринга», которая могла быть запрограммирована на исполнение базовых команд в ответ на различные символы, подаваемые ей в неизвестном заранее порядке. Хотя в реальности машина никогда не конструировалась, ее принцип проиллюстрировал скачок от абстрактных математических вычислений к их технологической реализации. Для программирования таких машин необходим человек, но сами они способны выполнять различные вычисления без посторонней помощи.

Сегодня идея программируемой машины столь знакома нам, что мы часто не замечаем специфических предположений, лежащих в ее основе. Во-первых, она полагает вычисление такой же деятельностью, как и любая другая. Как писал в 1948 году Уильям Росс Эшби, британский психиатр, лично знавший Тьюринга, «мозг есть устройство не думающее, а действующее»[193]. Мыслительные процессы являются задачами, которые могут быть разделены на последовательности отдельных подзадач: это и подразумевается под цифровой обработкой чего-либо. Эти подзадачи могут быть объединены в код, и машина сможет исполнять их по одному. Вера Марка Цукерберга в телепатию принципиально полагается на идею о том, что «мысли» – это не более чем последовательности физических действий, шаблоны которых потенциально возможно прочесть как улыбку на лице или подлежащее взлому зашифрованное сообщение. Понимание значения вещей на деле лишь вопрос распознавания шаблонов, то есть порядка следования. С данной точки зрения любое понимание и толкование сродни разгадке шифра.

Во-вторых, программист инструктирует компьютер подчиняться определенным правилам, которые затем преобразуются в исполняемые команды. Всякая деятельность регулируется иерархически, как у военных. Данные инструкции вместе составляют реальность, которая – хотелось бы – более послушна желаниям командира. Основная лингвистическая форма языка вычислительной машины это «СЕЙЧАС ДЕЛАЙ ТАК». И программист, и военачальник испытывают опасения, что инструкции могут быть переданы недостаточно ясно и наступит хаос. Клаузевиц предупреждал о проблеме «трения», которая тормозит военные планы, когда те встречаются с беспорядочно меняющимся миром. Хорошие инструкции настолько просты и ясны, насколько возможно, и содержат минимум риторических и эстетических излишеств.