Дикий хохот едва не развалил глинобитные стены. Кто-то подавился супом. Денис, ободренный такой реакцией, усилил натиск:

— А это вот было, когда к нам бабушка переселилась три года назад. Она два года почти добиралась, а она у меня такая активная, живчик настоящий… Вот вечером она и рассказывает, как их корабль мимо Курильской косы шел. Волны выше неба, есть нечего, пробоины везде, вода по колено в каютах… А моя сестренка… ей тогда… а, ну да, пять лет было… сидит, во-о-от такими глазами бабуле в рот смотрит и спрашивает с ужасом: «Бабуш-ка-а… а они тебя и грести заставляли?!»

— Еще что-нибудь давай, — потребовал Вацлав, скребя ложкой по дну котелка. Его поддержали дружным хором.

— Ну вот еще на ночь. — Денис устроился удобнее. — Но я вам говорю, это не анекдоты, это все правда, вам любой в наших местах подтвердит!.. А, ну да… Выхожу я как-то на крыльцо. Вижу: идет ежик в каске…

Приступ общего хохота повторился. О'Салливан, отсмеявшись, стукнул кулаком по колену:

— Ладно, хватит. Давайте-ка спать, а с утра погоним бандосов по холмам. Вместо зарядки.

— Ляжем вон там. — Ласло ткнул Джеку в угол наискось от окна, сбоку от двери. О'Салливан, услышав это, засмеялся:

— Все еще опасаешься налета? Тогда выгодней лечь на крыше!

Казалось, Ласло несколько секунд серьезно обдумывал эту возможность. Потом мотнул головой:

— Нет, лучше тут.

— Ну давай, давай, — с серьезной миной покивал О'Салливан. — На вас вся надежда.

Посмеялись снова. Ласло, не обращая на это внимания, устраивался рядом с пулеметом. Джек присел возле него, потом улегся, вытянувшись в рост. Подумал, что в доме все-таки спать удобнее, что, послушайся О'Салливан Ласло, они сейчас лежали бы на траве в холмах… или вообще шагали бы в душной, сырой и холодной темноте и не знали бы, когда и прилягут. А день и в самом деле был тяжелым, так что…

«Да ну, ничего не будет, — подумал Джек, устраиваясь удобней с самонадеянностью юноши, уже имеющего некоторый боевой опыт. — По этой самой… теории вероятности это чушь. И дали мы им на самом деле здорово!»

Уже засыпая, он вспомнил Стеллу. И улыбнулся, ощутив приятное, странное чувство, словно на груди шевельнулся маленький, теплый и ласковый котенок.

Вацлав вышел во двор по вполне понятной, естественной надобности. На ходу откинув фартук и расстегивая штаны, он переступил через спавшего у двери Дениса, толкнул плечом створку и выбрался, зевая, наружу.

Первые пули попали в него раньше, чем он понял, что, собственно, происходит. Но, непроизвольно и удивленно вскрикнув «ой!», как мальчишка, ушибший ногу, Вацлав увидел бегущих через двор махди. Автоматы в их руках прыгали, выбрасывая свинец и гильзы, и Вацлав, уже понимая, что его убили, чувствуя, как раскаленные плевки пуль прошивают его непроизвольно дергающееся тело, крикнул отчаянно на родном языке, падая в дом через открытую дверь:

— Ропаки, до зброи! Здрада-а, пся крев…[91]

Джек остался жив лишь потому, что Ласло, навалившись на него, заорал в самое ухо, не давая встать:

— Читт!!![92]

Ничего не понимающий со сна, придавленный венгром, Джек дернулся, успел заметить нескольких вскочивших солдат, изумленное лицо глядящего во двор Дениса (он стоял на коленях), какие-то скачущие по полу серо-зеленые предметы — все это было кусками, все это не связывалось в цельную картину…

— Ласло… — удивленно начал Джек.

И комнату заполнили тугой грохот и бронзовое пламя.

От резкой боли в ушах Джек закричал, не слыша своего крика. Дышать было нечем. Пахло дымом, взрывчаткой и кровью, кто-то орал в клубах пыли, поднятой разрывами гранат, — теперь Джек понял, что каталось по полу — гранаты же! Прямо над ним, словно какой-то сумасшедший воздушный шар, качалась голова Ласло — со лба венгра ручейком текла кровь, губы шевелились. Сквозь дым и пыль Джек различал Дениса — тот лежал на пороге, руки и ноги мальчишки мелко, часто подергивались, словно у курицы с отрубленной головой… а вот головы у Дениса не было, вместо нее — что-то, на что не получалось взглянуть внимательней. В центре комнаты катался по полу и кричал, зажимая обеими руками лицо, Яромир, сквозь пальцы словака быстро брызгали алые струйки. Иван наклонился над ничком лежащим в углу О'Салливаном. Отла распростерлась у стены в луже крови, лицо ее превратилось в кровавое месиво. Хуанита сидела на полу, сжимая голову руками и глядя вокруг блуждающим взглядом. Лунс, ползая по полу, искал пулемет, а Тим уже стоял у двери и вдруг крикнул, не поворачиваясь:

— В окна! Скорее все в окна, бегите! — И его плечи затряслись от производимых им выстрелов, канадец стрелял от бедра, снова и снова описывая стволом своего РПД широкую дугу.

Джек понял, что слышит. Он слышал выстрелы на улице и то, как Ласло, нагнувшись над ним, яростно кричит какую-то бессмыслицу, видно, ругается на родном языке.

— В окна! — яростно орал Тим, потом захлопнул дверь ногой, отскакивая в сторону.

Иван поволок за шиворот О'Салливана — голова сержанта моталась с плеча на плечо. Лунс, найдя пулемет, тряс за плечи Хуаниту. Яромир перестал кататься — руки его упали с лица, тяжело ударившись об пол, рот оскалился. Глаз у него больше не было, лицо покрывала маска крови.

— Надо на ули-ицу! — закричал Иван, по его щекам и лбу тек пот, смешиваясь с пылью. — На улицу, тут нас сожгут, а там мы можем прорваться! «Печенеги» вперед, остальные следом — ну?! Помогите мне его взвалить…

Лунс и Хуанита помогли поднять сержанта на плечи. Снаружи не стреляли, стало вдруг очень тихо, и Джек, поднимаясь на ноги, услышал, как с улицы кричат по-английски:

— Выходите без оружия, собаки, наружу выходите, а то поджарим вас, собаки!

— Сейчас… — пробормотал Ласло, поднимаясь тоже и беря пулемет наперевес. Лицо его стало решительным и злым, он подошел к окну, ведущему на улицу. Через его плечо Джек увидел стоящих снаружи махди — их было много, они стояли без строя по всей улице, держа окна под прицелом, — и англичанином овладел на миг дикий, бесконтрольный ужас. «Нас всех убьют, — подумал он, чувствуя, что его тошнит. — Нас убьют, как собак, и мы правда будем валяться в пыли: как собаки…» Память подтолкнула к глазам картинку из детства, «бобби» убивает взбесившегося пса, и тот лежит, скребет лапами, пена и кровь текут сквозь оскаленные зубы, а люди стоят поодаль и смотрят — смотрят с ужасом и отвращением… Джек замотал головой, отчетливо понимая, что никуда он не пойдет, он сядет на пол, останется сидеть, и его не тронут, его не могут тронуть, потому что это все — сон, сон, сон!

— Эл ере! Эл ере![93]