Но выиграть битву – не значит выиграть войну.

– Не волнуйся, Шенни, не переживай.

Она обняла меня, и я вцепился в мешковатую грязную одежду, находя успокоение в знакомом аромате.

– Ты – хороший мальчик, Джошени, поэтому не умрёшь. Но мне нужно преподать тебе один важный урок. Ты не умрёшь по-настоящему, нет, ты попробуешь понять – что может ожидать после смерти.

– Мне будет больно?

– Некоторые привыкают к боли, а некоторым она даже становится приятна. Боль перестаёт быть настоящим наказанием. Думаешь, смерть допустила бы подобный промах?

– Нет. Смерть всегда страшна.

В её в рукаве скрывается множество козырей, способных заставить человека страдать. Но что, если не боль? Голод? Жажда? Что бывает хуже, чем страдания, из-за которых люди кричат, пока не разорвут связки или не потеряют рассудок?

– Вот видишь, ты ещё не до конца осознаёшь всех ужасов смерти, – слова мамы зазвучали самодовольно. – Но ничего, для этого и нужно обучение. Ах, почему я раньше не догадалась научить детей таким очевидным вещам?!

Подозреваю, сильнее всего мама горевала из-за потери Оди. У неё был хороший шанс спасти его, но правильные мысли всегда приходят слишком поздно. Если бы мама сразу догадалась расписать ужасы смерти, Оди бы точно её послушал!

Глава 18

Пришла очередная суббота.

От волнения я еле передвигал ногами на утренней пробежке, а уж завтрак и вовсе запихивал через силу. Мама не могла нарадоваться моей реакции, и, сияя энтузиазмом, поспешила начать «обучение».

Мы поднялись на второй этаж, где она ключом отперла комнату, в которую я ни разу не входил за всё время жизни в доме. Комната оказалась очень необычной: окна были заколочены, из мебели стояла только одна единственная кровать.

Но удивительное заключалось в другом: все стены, пол и потолок покрывали ковры, даже на дверь с внутренней стороны была повешена ткань. Будто все поверхности обязались быть мягкими и впитывать любые ненужные звуки.

Как в коробке.

– Садись, – приказала мама.

Я сел на кровать, наблюдая за тем, как мама скрывает заколоченные окна за плотными тяжёлыми шторами.

Удивление пересилило страх. Да и как могут напугать ковры и тряпки? Наоборот, во мне проснулась детская сущность, жаждущая осмотреть в комнате каждый миллиметр и покататься по мягкому ковру, как по душистой траве на лужайке.

Закралась мысль, что мама просто подшутила, заставив лишний раз поволноваться и осознать, как же страшно ждать смерти.

Но я ошибался.

Расправившись со шторами, она присела рядом с кроватью и вытащила из-под неё небольшой сундучок. Открыв крышку, мама извлекла из него шприц. Следом показалась небольшая ампула.

– Не шевелись, это ради обучения, – пояснила мама.

Я старался сохранять неподвижность, но от страха тело затряслось, как при сильном морозе. Проспиртованная марля обожгла холодом кожу, когда мама натёрла нужный ей участок.

– Это снотворное, не волнуйся, скоро ты проснёшься. Не дёргайся, я сказала!

Приказам мамы нельзя было противостоять.

Я застыл, как каменная статуя, и не шевельнулся, даже когда холодная игла вонзилась в покрывшуюся крупными мурашками кожу.

– Сейчас ты ненадолго уснешь.

Довольно кивнув, мама убрала шприц обратно в сундучок. Я лёг на кровать, но успел заметить, что у мамы в руке появился новый шприц.

– Когда проснёшься, мир вокруг изменится, Шенни. Ты попадёшь в одну из множеств ловушек смерти. Прочувствуй её, осознай каждой клеточкой разума. И помни – это всего лишь репетиция. Реальная смерть – гораздо страшнее.

Её улыбка начала расплываться, и мне почему-то показалось, что это и не улыбка вовсе, а безумный оскал.

– Ты потеряешь связь со своим телом. Оно как будто умрёт. Но не по-настоящему. После смерти физическое тело отмирает. Остается только сознание. Одно лишь сознание. Навсегда.

Больше я не слышал маминого голоса. Снотворное подействовало безотказно, увлекая в мир темноты.

Пробуждение поначалу не показалось странным. Поскольку не было боли, я поздравил себя с тем, что всё-таки жив. Но мама говорила, что боль – это не все трюки в арсенале смерти. Я попытался открыть глаза.

Не вышло. Веки не поднялись.

Руки тоже оставались неподвижны. Как и ноги. Хотелось закричать, но рот что-то сдерживало. Я ничего не видел, не слышал, не мог позвать на помощь.

Мама говорила именно об этом.

«Ты потеряешь связь со своим телом. Оно как будто умрёт».

Сердце покрыла корка ледяного ужаса. Я не понимал, что делать, как быть. Как поступить, если лишился тела?

«Ты попадёшь в одну из множеств ловушек смерти. Прочувствуй её, осознай каждой клеточкой разума».

Я оказался там, куда плохие люди попадают после смерти. Или, скажем так, в одно из разнообразных мест, где смерть мучает тех грешников, кто не побоялся встретиться с ней лицом к лицу.

Волны темноты накатывали со всех сторон, щекоча мысли чёрной морской пеной, но больше ничего, никаких таинственных или неприятных ощущений не последовало. Разве может смерть так легко относиться к грешнику? Я сильно сомневался, однако не понимал, в чём именно заключается наказание.

Время шло. Неумолимо. Мысли затухали, как пламя догорающей свечи. Они еле ворочались, не хотели цепляться ни за одну тему. Оцепенели, напоминая механизм, ожидающий новых команд.

Наверное, я проваливался в сон, но он никак не отличался от моего состояния – чернильного моря безмолвия.

Со всех сторон навалилась нечеловеческая усталость. Бездействие осточертело. «Сколько ещё ждать? Когда меня отсюда заберут?» – думал я в отчаянии.

А если так никто и не придёт?

Тогда-то я понял: ожидание какого-то события – это одно. Но вечное ожидание – совсем другое. Сколько ещё придётся так просуществовать? Когда мама разбудит меня со словами «Вот и закончился наш сегодняшний урок»?

Страх, на какое-то время отступивший, вернулся с прежней силой.

Темнота больше не казалась чёрной рекой, по которой медленно и лениво плыло сознание. Она превратилась в липкую, как страх, жижу, затягивающую на самое дно мою перепуганную и трепещущую душу.

Я угодил в болото панического ужаса; оно сковало мысли, затуманило их, и какое-то время я совершенно не понимал, что происходит.

Хотелось кричать. Все мольбы поглощались матовой поверхностью чёрного болота. Если бы я не лишился рук и ног, то колотил бы ими от страха и отчаяния.

Мне придётся ждать вечность?! Вечность – это сколько? Это долго? Очень долго? И тогда я с ужасом осознал истину. Вечность – это навсегда.

Это было слишком страшно, чтобы оказаться правдой. Существовать вот так, в пустоте, – ненормально.

И снова я погрузился в