Оценив обстановку, Краснощекое живо сообразил, что ему не подойти на выстрел своего короткого ружья. И тогда он исчез. «Тишком и ничком» казак проползает нужное расстояние и, решив проверить внимание противника, выставляет в стороне от себя шапку-«трухменку» (то есть «туркменку»). Но едва он успевает поднять ее над землей, как меткая пуля сбивает ее. И вот тогда донец поднимается во весь рост, подходит к Овчару и «в припор» ружья убивает джигита наповал.

Резвый аргамак, богатое оружие достаются в награду счастливому охотнику. Но это была, скорее, не охота, а жестокий поединок. Результатом которого должно было стать не ранение, а только гибель одного из поединщиков.

Случалась здесь и настоящая охота. И особенно в чести у донцов была так называемая «большая охота». В давние времена в ней принимало участие чуть ли не все Войско. Тысячи конных и пеших охотников отправлялись вослед за атаманом к курганам «Двух братьев», что неподалеку от Черкасска. Атаман, окруженный лучшими стрелками, становился на кургане. А обширное займище оцепляли казаки.

Начало охоты возвещали весьма эффектно — три выстрела из пушки. И в тот же миг, не успел еще рассеяться пороховой дым — в цепи раздаются, несутся перекатами свист и крики, трескотня и, конечно же, брань. Зверь оглушен и вынужден подняться. Среди густого камыша жутко посверкивают блестяще-белые с легкой желтизной острые клыки дикого вепря. Приходится и ему выскакивать из шуршащей зеленой теснины.

Вепрь выносится, будто выкатывается на луг, и вот здесь-то его тотчас окружают самые отменные наездники. Разъяренный зверь яростно кидается то в одну сторону, то в другую, пока его не пригвоздят пиками стремительно и точно, в пылу азарта раскрасневшиеся охотники.

А в стороне, в другом месте мечется захожая из закубанских лесов неожиданная гостья — злобная и резкая в движениях гиена.

Но стоит окинуть взглядом необозримый луг — и там, на его окраине, иная картина. Несется стремглав, будто бы даже с посвистом или с покриком, во взвихренных одеждах казак, приподняв тяжелый чекан. И можно предположить, что он, верно, гонит степного матерого волка. Ощетинившийся зверь, озирается, яростно щелкает зубами, но казачий конь уже почти поравнялся. Взмах чекана — и голова хищника раздроблена.

Однако самое увлекательное и даже чарующее зрелище — несущаяся по огромному займищу с быстротой молнии, буквально распластавшаяся по воздуху быстроногая сайга. Хотя не жалеет коня стремительный всадник — пригнулся, влился в седло, слился с конской гривой, да и плеть только свищет… Но куда там… Далеко, да и нет надежды.

Но вот азарт разгорается. Завидя эту неугомонную погоню, вихрем слетает с кургана войсковой есаул. Берет резко наперерез. Четкий, мгновенный взмах правой руки — и что это? Подрагивает, дрожит красавица, ощутив на шее роковую петлю.

Вот и сам атаман. Взяв ружье наизготовку, зорко поглядывает вдаль. Еще, правда, не видит, но уже чувствует — его молодцы сумели поднять в «трущобе» пластично-гибкого барса, мощного, но осторожного в каждом шаге.

И здесь же, посреди займища, мечутся не менее полусотни зайцев. Замысловатыми зигзагами, постоянно меняя направление бегства, тревожно прижав уши, несутся они, частенько оказываясь под копытами, и попадают в заранее расставленные «тенета» или мгновенно погибают под казачьей плетью.

Охота, наконец, окончена. Атаман доволен. Призывает к себе казаков на широкий пир — «отведать дичинки». Гуляют охотники долго, смачно — ведь надо обойти всех удачников, то бишь тех, кому посчастливилось вернуться с добычей.

Были у донцов и дальние «охоты», но только в древние времена. И надоумили их те же запорожцы — как их называли тогда, «витязи моря». Они не только указали путь к турецким берегам, но сами становились вожаками. Донцы безо всякого страха переплывали бурное море, внезапно появлялись среди мирного населения. Грабили, жгли, нагружались добычей — и также моментально исчезали в синих морских увалах. При всей безжалостности грабежа единственное, что по-настоящему ценили они — это прекрасные пленницы, позже многие из них становились их женами.

Интересно, что казаки сами готовили челны для собственных набегов. Строили их из липовых колод, которые распиливали пополам. Середину выдалбливали. С боков прикрепляли ребра (для жесткости), а по обоим концам устанавливали выгнутые «кокоры».

Для большей устойчивости эти неуклюжие, на первый взгляд, посудины обвязывались пучками камыша. И вот наконец челн готов. Покачивается у берега. Его нагружали запасом пресной воды и любимой казацкой снедью — сухарями и просом, толокном и сушеным мясом или соленой рыбой.

И только после этого все уплывающее вдаль Донское воинство собиралось к часовне — молиться Николаю Чудотворцу (заступнику всех морских странников). Оттуда направлялись на площадь — пили заранее приготовленный заздравный прощальный ковш вина или меду. А затем уже на берегу еще выпивали в дополнение по небольшому ковшику. И только затем рассаживались в лодки — по 40–50 казаков в каждой.

Удивительная особенность — удальцы морских переходов почти всегда выглядели оборванцами: в каких-то старых, потертых зипунах, отвислых, дырявых, непонятного цвета шапках. И даже ружья у них хоть и метко стреляют, но не блещут красотой и опрятностью. Притом они совсем ржавые. Откуда же такое пренебрежение к снаряжению и одежде? Оказывается, все это недаром. По старинной примете — «на ясном железе глаз играет» — облачение не должно вызывать зависть у иноплеменников, а плохенькое ружьишко должно подталкивать к захвату нового оружия.

И вот когда казаки усядутся по местам, раздается дружный хор: «Ты прости, прощай, тихий Дон Иванович…» Единый, дружный взмах, будто вздох, вёсел. Бурлящий тугой шлепок по воде — и вскоре караван лодок скрывается из вида.

Но внизу поперек Дона протянута тройная железная цепь, укрепленная концами на обоих берегах. Здесь возвышаются каменные каланчи с пушками. Это суровая азовская крепость, возле которой, всегда настороже, плавают еще и вооруженные турецкие галеры.

Не миновать эту часть пути нельзя. А перекрестный картечный огонь способен расщепить в каких-нибудь четверть часа всю казацкую флотилию. Однако ж у казаков и на сей счет своя сноровка. Они дожидаются непогоды. И вот тогда в темную, бурную ночь с ливнем либо в непроглядный туман они ухитряются мастеровито переваливать свои суденышки через цепи. А затем, умело хоронясь, прокрадываются мелководными гирлами прямо в открытое море.

Иногда же пускаются еще и на предварительные хитрости — пускают сверху бревна, которые неистово колотятся о цепи. И так подолгу держат турок в тревоге, ждут, когда бравым воинам Османской империи прискучит палить, когда остынут головы и жерла и турки бросят это беспокойное занятие. А донцам только того и надо. Молодцы уже проскочили.

На всякий случай у походников в запасе существует и другой путь. Они устремляются вверх по Донцу. Потом перебираются волоком на речку Миус. И оттуда уже — прямой выход в Азовское море.

Бывали, правда, редкие встречи и с турецкими кораблями. Но даже и на этот случай у донцов имелась своя хитрость. Они умудряются обходить чужой корабль так, чтобы за спиной оказалось солнце. Затем, за час до захода солнца приближаются к жертве примерно на версту. С наступлением же темноты окружают корабль и… берут его на абордаж. Как правило, застают противника врасплох — турки славились своей беспечностью.