Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Значит, сейчас ты священник, потому что враги твои — демоны, алчущие невинной крови.
— В поощрении я не нуждаюсь, — улыбнулся Дагориан, — но все равно спасибо.
— Когда ты исполнишь здесь то, что надлежит, поезжай на юг по высокой дороге. Вдали ты увидишь покинутый город Лем, где мы будем тебя ждать.
Дагориан промолчал и с понимающей улыбкой протянул руку. Ногуста крепко пожал ее, сел на Звездного и поехал прочь.
На той стороне реки его встретила Ульменета.
— Ты сказал ему? — спросила она.
— Нет, — ответил он с грустью.
— Почему? Разве он не вправе знать?
— Вряд ли он будет драться лучше, если узнает.
Путники уехали, и Дагориан с глубоким вздохом оглядел мост. Тот, выстроенный из камня, насчитывал восемьдесят футов в длину и двадцать в ширину. Раньше Дагориан видел его только на картах. Прежде столь внушительное сооружение должно было как-то называться, но теперь это название забылось, как и название текущей под мостом реки. Мост воздвигли здесь во времена процветания города Лема. Он, вероятно, обошелся в целое состояние, и на постройке его работали сотни людей. С обеих сторон его украшали статуи, от которых теперь остались только постаменты. Ногуста сказал верно: со временем все забывается. На речном берегу Дагориан увидел торчащую из ила каменную руку. Он спустился туда, разгреб грязь и очистил мраморное плечо. Голова отсутствовала. В кустах отыскалась часть мраморной ноги. Кто-то сбросил статуи с моста — любопытно знать, зачем.
Дагориан напился прямо из реки и вернулся на мост.
— Придется поработать немного, дренай, — сказал ему Антикас.
На северном берегу имелось множество камней и валунов. Два часа Дагориан с Антикасом трудились, вкатывая на мост те, что побольше. За работой они почти не разговаривали, и Дагориан по-прежнему чувствовал себя неуютно в присутствии этого вентрийца с ястребиными глазами. Этот человек отдал приказ убить его; мало того, он приложил руку к истреблению дренайской армии и гибели короля. Теперь Дагориану предстояло сразиться вместе с ним против страшного врага — мысль, что и говорить, не из приятных.
Кроме камней, Антикас нарезал в кустарнике толстых веток, которые его конь волоком доставил на мост. Пристроив их между перилами и каменным заграждением, он наконец удовлетворился, провел коня через препятствие и привязал на том берегу рядом с конем Дагориана.
— Мы сделали, что могли — теперь остается ждать, — сказал он.
Дагориан, кивнув, отошел и сел на перила. Туман рассеивался, и сквозь него проглядывало солнце.
— Не мешало бы поупражняться, — сказал Антикас.
— Нет нужды, — отрезал Дагориан.
— До твоей ненависти мне дела нет, дренай, — процедил Антикас, подойдя вплотную к нему, — но твои капризы меня раздражают.
— Ты убийца и предатель. Довольно того, что я согласился сражаться рядом с тобой. Разговаривать нам не о чем, а в учениях и вовсе нет смысла. Я и без того умею владеть мечом.
— Так ли? Смотри! — Антикас приложил черный клинок к черной толстой ветви, и меч разрезал старое дерево, как масло. — Мы с тобой будем биться бок о бок. Одно неверное движение, и один убьет другого. Случаи, когда соратники в тесном боевом порядке наносят раны друг другу, нередки.
Дагориан, зная, что это правда, слез с перил и обнажил собственный меч.
— Хорошо. Что ты предлагаешь?
— Какую сторону ты предпочитаешь оборонять — правую или левую?
— Правую.
— Отлично. Займи позицию, и мы отработаем самые простые приемы. Неприятель будет вынужден наступать пешим, пробираясь через камни и кустарник. Мы встретим их здесь. Что бы ни случилось, держись справа от меня. Не переходи на мою сторону. Ты уступаешь мне в мастерстве, поэтому не вздумай бросаться мне на выручку. Если подобное намерение возникнет у меня, я подам голос, чтобы ты знал, где я нахожусь.
Некоторое время они упражнялись в боевых приемах, договаривались о сигналах и обсуждали стратегию. Потом, сидя на камнях, подкрепились вяленым мясом из запасов Дагориана и замолчали, думая каждый о своем.
— Никогда еще не дрался с демонами, — сказал наконец Дагориан. — Беспокойно как-то.
— Демон — просто название, ничего более. Они ходят, говорят и дышат, а у нас есть оружие, способное их убивать.
— Похоже, ты крепко уверен в себе.
— А ты нет?
— Я не хочу умирать, — со вздохом признался Дагориан. — Выходит, я трус?
— Умирать никому не хочется. Но если ты будешь думать во время боя, как остаться в живых, умрешь наверняка. Главное для воина — не давать воли воображению, пока он бьется. Вдруг меня ранят, вдруг изувечат, вдруг я умру — такие мысли делают руку нетвердой. Враги явятся и мы их убьем. Вот все, о чем следует думать.
— Легко сказать.
— Не бойся смерти, Дагориан, — улыбнулся уголком губ Антикас, — ведь она рано или поздно приходит к каждому. Я, к примеру, предпочитаю умереть молодым и сильным, чем беззубым старцем, докучающим всем рассказами о своей молодости.
— Я не согласен. Я хотел бы увидеть, как вырастут мои дети и внуки. Испытать любовь и радости семейной жизни.
— Ты уже любил когда-нибудь?
— Нет. Я думал… — Дагориан помедлил, — думал, что люблю Аксиану, но она была для меня только мечтой, идеалом. Такая хрупкая, беззащитная. Нет, я никогда не любил. А ты?
— Нет, — выговорил Антикас, в памяти которого горел образ Кары.
— Как по-твоему, демоны тоже любят? — спросил вдруг Дагориан. — Женятся, заводят детей? Я думаю, что да.
— Никогда не задумывался об этом. Калижкан говорил, что волшебник Эмшарас влюбился в смертную женщину и имел от нее детей, а он был демон.
— Я знаю о нем только то, что он несколько тысяч лет назад наложил Великое Заклятие.
— Да, и для меня это загадка. По словам Калижкана, он отправил все свое племя в пустоту, в мир небытия. Сотни тысяч душ, изгнанных с земли, пребывают там вечно, не имея формы. Есть ли преступление более тяжкое, чем это?
— Почему ты называешь это преступлением? Ведь то, что он сделал, спасло человеческий род.
— Человеческий — да, но Эмшарас не был человеком. Почему же он так поступил? Почему не изгнал в пустоту человека и не предоставил землю своим? Вот что я хотел бы понять.
— Для него это явно имело смысл. Возможно, он думал, что его народ служит злу.
— Еще того не легче! Раз мы полагаем, что он поступил хорошо, значит, он-то сам добрый? С чего же это он стал единственным добрым демоном на свете? А как же быть с дриадами, оберегавшими лес, или с крандилями, хранителями полей и лугов? Они ведь тоже сказочные существа, духи, демоны.