Конечно, я воображала все это раньше, когда не верила в вампиров, уже не говоря о том, что тогда я не понимала, что сама наполовину вампир. Кости хотел подарить мне близкую версию этой мечты, каким — то образом понимая, что я все еще цепляюсь за нее, но жизнь, которую мы вели, продолжала мешать нам сделать эту белую свадебную фантазию реальностью.

Моя свадьба никогда не будет сыграна, как в мечте моего детства. Не будет сыграна так и теперь, в больничном крыле секретного правительственного подразделения, контролирующего действия немертвых. Моя свадьба состоялась на забрызганной кровью арене и была засвидетельствована не друзьями и семьей, а сотнями вампиров, которых я никогда не встречала прежде. Мой жених не снял белую фату с моего лица после заявления министра, что мы теперь женаты. Вместо этого он порезал свою ладонь и протянул ее мне, клянясь кровью, что я навсегда буду его женой, если приму его, как мужа.

Это и был день моей свадьбы. В значительной степени полная противоположность всего, о чем я когда — либо мечтала, но я не стану пытаться заменить это чем — то другим.

Я никогда не буду той, кем я представляла себя в детстве, и совсем недавно я поняла, что это хорошо — быть такой, какая есть. И пусть на той невесте было шлюшное черное платьишко вместо красивого белого, на руках кровь вместо букета, но ни одна женщина никогда не была столь же удачлива, как была я в тот день, когда Кости протянул мне свою руку и попросил стать его женой.

— Главное — не обстоятельства, — ответила я, продолжая сражаться со слезами и пытаясь подвести итог всему, что только недавно поняла. — Главное — семья.

Дона не было там в тот день. Не было и моей матери, а бабушка с дедушкой к тому времени были уже много лет как мертвы. Но и Дон, и мама теперь могли быть здесь. Для меня это была не новая церемония, а перепостановка предыдущей для них.

— Ты сделаешь это? — продолжила я.

Глаза Дона затуманились. Через его мысли я услышала, как много значила для него эта просьба, несмотря на то, что в ответ он произнес одно единственное слово:

— Да.

— Тейт. — Я повернулась к дверному проему, зная, что он все это время оставался в холле. — Как думаешь, ты можешь обойти правила и позволить тому непослушному новичку на некоторое время вернуться на этаж?

Появившись в дверном проеме, он даже крякнул, издав нечто среднее между смехом и неверием.

— Иисусе, Кэт.

— На самом деле это будет не религиозная церемония, — ответила я со слабой улыбкой, — но не стесняйся благословить меня.

Взгляд Тейта метнулся к Кости, а затем вниз на наши сцепленные руки.

— С каких это пор вам двоим есть дело до моего благословения? — сухо спросил он.

— Я никогда не просила его, и в нем не нуждалась, — ответила я ровным тоном. — Но ты — мой друг, Тейт, поэтому на самом деле мне есть до этого дело.

Я наблюдала за его лицом, ожидая, примет ли он оливковую ветвь, которую я ему протянула, или же бросит обратно, как делал много раз в прошлом. Темно — синие глаза встретили мои, и эмоции замелькали в его выразительных чертах подобно волнам на водоеме. Первая — сожаление, затем решимость и, наконец, принятие.

— Я надеюсь, вы очень счастливы, — сказал Тейт. Слова прозвучали тихо, но искренне. Затем, к моему удивлению, он подошел и протянул руку, но не мне. Кости.

Кости принял руку Тейта и встряхнул ее, не отпустив при этом мою, что было достаточно легко, так как я сжимала его левую ладонь, а не правую. Затем Тейт поглядел на меня, слегка улыбнулся и сказал:

— Не волнуйся. Я не стану просить разрешения поцеловать невесту.

Потом он просмотрел на Дона, глаза которого закрылись на время этого обмена. Но по мыслям дяди я знала, что он не спит. В груди его все болело слишком сильно, чтобы уснуть, да и новая боль, которую он почувствовал несколько часов назад, растекалась вниз по руке. Однако я знала, каким будет его ответ, даже прежде, чем Тейт спросил:

— Ты готов?

Дядя не знал, что я могу слышать его мысли. Не знал, что я уловила каждое слово его размышлений о том, что это был намного лучший способ умереть, чем прежде, когда он был один и услышал только лишь ровный писк электрокардиографа, прежде чем все стало черным, а затем проснулся, когда Тейт уже кричал на мою мать за то, что она наделала. Я слышала все это, и хотя горло горело от попыток подавить неуклонно прибывающие слезы, я ничего не сказала. Ничего не сделала, несмотря на то, что кровь, бегущая в моих венах, могла предотвратить следующий сердечный приступ, который, как я знала, приближался.

Это был его выбор. Я ненавидела его — о — о—о, как ненавидела! — потому, что оно забирало у меня единственного настоящего отца, которого я когда — либо знала, но Тейт был прав. Я должна уважать его решение.

— Давайте сделаем это, — ответил Дон. Его голос был хриплым от боли, но улыбка, которую он мне подарил, была настоящей, несмотря на это.

Тейт поднял трубку у кровати Дона и сказал кому — то на другой линии:

— Найдите Кроуфилд сейчас же и приведите ее наверх.

Чтобы отвлечься и не развалиться на кусочки из — за того, что сердцебиение Дона становилось все более неустойчивым, а в мыслях он пытался защититься от усиливающегося сжатия в груди, я начала объяснять сложности церемонии вампирского бракосочетания.

— Итак, если пара вампиров хочет пожениться — в чем они должны быть чертовски уверены, потому что у вампиров это до самой смерти — то проводится что — то вроде тех древних церемоний обручения. Один из них, обычно парень, берет кинжал, делает себе порез на ладони, а затем говорит…

К тому времени, когда пришла моя мать, я повторила все слова и описала свою предыдущую свадьбу с Кости, пропуская более неприятные детали. Она с некоторым смущением посмотрела на нас четверых, но Тейт не дал ей шанс сказать что — либо. Он схватил ее за руку и вытащил в холл, рассказывая, что происходит, слишком тихо, чтобы не услышал Дон.

Я была рада, что Дон снова закрыл глаза, потому что это означало, что мне не нужно бороться со слезами. Идея быть свидетелем моего преподнесения клятв Кости Тейту нравилась даже меньше, чем моей матери. Все же он был здесь, строго убеждая ее вести себя нормально, черт возьми, и ради Дона постараться не разрушить все это, ведь у него оставалось не так много времени.

И это было мучительно очевидно. Дыхание дяди становилось все тяжелее и тяжелее, и в мыслях ему казалось, что боль подобна тому, будто автомобиль врезается ему в грудь, но он был неудержим в своем желании продержаться достаточно долго, чтобы довести это до конца. Электрокардиограф начал издавать предупреждающие звуки, будто я и без того не понимала, что происходит, по его мыслям и то и дело пропускающему удары сердцу. Еще больше слез непрекращающимся потоком побежало вниз по моим щекам, отчего топ стал мокрым, а пол покрылся темно — розовыми пятнами там, куда они падали.