Руководство Союза приняло внутреннее решение не предавать дело сына генерала Абрамова широкой огласке, поскольку публичное разоблачение Н. Ф. Абрамова могло нанести бы излишний моральный удар обществу и лично генералу Ф. Ф. Абрамову.

Если борьба пассионарной части военной эмиграции с большевиками в Европе 1930-х годов нередко выплескивалась в вооруженное противостояние там, где возникали масштабные войны между приверженцами христианской морали и традиционного уклада жизни титульных наций и атеистами-интернационалистами, то судьбы офицеров на американских континентах складывались иным образом. В Новом Свете им приходилось нести миссионерскую и развивающую роль в странах, где подготовка кадров национальных армий и флотов настоятельно требовала политическая обстановка.

Русские военные эмигранты в ряде стран Латинской Америки занимались вопросами строевой службы, выступая в качестве советников и командиров молодых армий континента. Офицеры часто ехали на другой континент в надежде на лучшую жизнь и открывающиеся возможности служить по специальности вместе с женами, детьми, товарищами по работе и прежней службе. «Группа чинов РОВС, находившаяся в городе Вильтце (Герцогство Люксембургское), в составе 32 мужчин, 8 женщин и 4 детей, переехала в Южную Америку, в Парагвай, колонизацией которого ведает генерал Беляев…»[157] – такие заметки можно было часто встретить на страницах военной эмигрантской периодики 1930-х годов.

Именно в эту пору Парагвай, в стремлении одержать военную победу над Боливией, сделал ставку на русских военных, проживавших в стране, ибо в начале 1930-х многие из них, по собственному признанию, были «неприхотливы, бездомны и бедны». Для привлечения иностранных военных инструкторов правительство Парагвая было готово предложить офицерские должности, и даже гражданство, в результате чего в рядах парагвайской армии к 1939 году, по разным данным, насчитывалось около 80 офицеров русского происхождения. Эмигрантские источники указывают значительно более низкую цифру: «Всего же, в этой войне в рядах Парагвайской армии приняло участие свыше 30 белых русских офицеров…»[158] Официально на военной службе страны состояло 2 русских генерала – Иван Тимофеевич Беляев и Николай Федорович фон Эрн, 8 полковников, 4 подполковника, 13 майоров и 23 капитана.

Проживающие в Боливии и Парагвае русские служили в авиации, артиллерийских частях и на различных штабных должностях. Большинство офицеров в полевых войсках составляли «местные кадры», произведенные в высокие армейские чины уже в ходе боевых действий. Именно они вынесли на своих плечах основные тяготы грядущей войны.

….Накануне боливийско-парагвайского конфликта в Асунсьоне была объявлена всеобщая мобилизация, и численность национальной армии в течение нескольких недель увеличилась в двадцать раз – с 3000 до 60 000 человек. Очевидец событий писал: «Сегодня с утра в городе творится что-то невообразимое. Первый день общей мобилизации. Толпы резервистов, все больше безусая молодежь везде и всюду. Непрерывные крики “Abajo Bolivia!”. По словам газет – энтузиазм, не поддающийся описанию… Первый день войны – всюду одно и то же: бодрость, веселье, огромный подъем, “дорогая родина”, “умрем за отечество” и т. д.»[159]. При этом во многих отрядах солдаты были вооружены лишь ножами-мачете, а одна винтовка системы Маузер аргентинского производства приходилась на 5–7 человек. Вместе с тем, писал участник событий, «на вооружении армии были горные гаубицы Шнейдера, крупповские 75-мм пушки и мортиры Стокс-Брандта, и все мы в один голос признали, что парагвайскую армию вооружали, собственно говоря, боливийцы. Отношение к казенному имуществу было довольно, на наш взгляд, оригинальное, что объясняется, думается мне, большой примитивностью парагвайцев, совмещавших понятие о настоящем патриотизме с безразличным отношением к казенному добру»[160].

Парагвайскую армию возглавил полковник Хосе Феликс Эстигаррибиа – волевой руководитель, происходивший из племени индейцев гуарани. Его начальником штаба был генерал-майор Иван Тимофеевич Беляев, до этого занимавший должность начальника военного училища в Асунсьоне.

Поначалу боевые действия сторон представляли собой беспорядочные перестрелки в джунглях и обмен атаками и контратаками в борьбе за «укрепленные районы». Парагвайская пресса передавала волнующие для местной читающей публики, но комичные для русских военных подробности с фронта: «Bahía Negra бомбардировалась боливийским аэропланом, сбросившим четыре (!) бомбы, которые не взорвались… Утренние газеты сообщали, что наши отбили у боливийцев два форта обратно. “Превосходящие силы неприятеля”, по-видимому, оказались на самом деле не Бог весть какими, ибо форты отобраны обратно одним лишь эскадроном»[161].

В ходе боев местного значения стала вырисовываться линия фронта, которая на картах редким пунктиром пересекала местность, отмеченную как поросшую жестким кустарником равнину вперемешку с болотистой сельвой.

Сражающиеся стороны активно использовали познания в фортификации и возводили на завоеванных территориях деревоземляные укрепления, гордо именуемые «фортами». Солдаты полковника Эстигаррибиа минировали пространство вокруг фортов, делая их неприступными для противника.

Началась затяжная позиционная война. Войска зарывались в землю, опутывая свои позиции колючей проволокой, сооружая блиндажи и укрепляя пулеметные гнезда.

«Что дали Парагваю наши офицеры? Прежде всего они дали свой военный опыт Великой и Гражданской войны, и не только участием в самой войне, но и подготовкой офицерского состава… Наши офицеры были… знающими и опытнейшими инструкторами по пулеметному делу; были знающими, и даже учеными артиллерийскими техниками, наладившими работу в единственном в Парагвае Асунсьонском арсенале, особенно в его отделе взрывчатых веществ, в лаборатории и в починочных мастерских, где за время войны производили не только починку орудий, ружей и пулеметов, но занимались и выделкой авиационных бомб, ручных гранат и т. п. Наши моряки дали свой многосторонний опыт личному составу парагвайских речных канонерок[162], а наши врачи и ветеринары поставили на должную высоту санитарную и ветеринарную службу в армии. Наши топографы и частью офицеры Генштаба значительно продвинули вперед дело снабжения войск картами и планами, а наши инженеры, а также офицеры Генштаба научили и фортификационному, и дорожному строительству», – подводил итоги первых месяцев военной кампании русский офицер[163].