– Люди, да что же это делается! - взвизгнула старуха. - Креста на вас нет! Пропустите! Пустите их в центр! Околеют же! Ну, расступитесь…

– Куда?!

– Да вы только взгляните!

– Что же такое-то?

– Сюда… сюда… вот так, дайте одеяло… ну тогда возьмите ее к себе… укутайте…

Женщины перед Верой расступились, и одну из страшно избитых девочек протолкнули в центр крошечного круга. Половина лица девушки отекла, один глаз совершенно заплыл, а второй смотрел безучастно, словно не видел ничего и никого. Шея и маленькая грудь с острыми сосками были покрыты ссадинами, руки и живот были в синяках, а по внутренней поверхности бедер ползли темно-красные подсыхающие струйки крови. Круг сомкнулся, и девушка оказалась прижата к Вере.

– Что же они так-то? - продолжала причитать старушка у дверей. - Можно было же медикам их сдать. Совсем сердца у людей не осталось?

– Медикам? И отвечать потом? Вы же видите, что с ними сделали! Всей ротой, наверное, насиловали, сволочи!

– Не может быть, чтобы это солдаты…

– А кто? Бандитов поблизости нет, а издалека они в таком состоянии дойти не смогли бы… Вот и прячут их теперь здесь…

– Может, начальство позвать?

– Ну, постучите… Только не выйдет начальство. Рука руку моет…

Сначала Вера никак не могла избавиться от чувства брезгливости к этой грязной, окровавленной шлюхе, которая наверняка пришла в казарму добровольно, в поисках приключений, и не успела убежать, когда озверевшие от страшной бойни солдаты набросились на нее всей ротой. Но спустя какое-то время, когда девочка, чуть согревшись, доверчиво прижалась здоровой щекой к ее плечу, Вера вспомнила Покровку, толпу ужасных головорезов, и ей стало понятно, что все прежние понятия о плохом и хорошем безнадежно устарели. Вера расстегнула куртку и накрыла девочку ее полами. От волос соседки пахло дымом, но сквозь этот сильный и стойкий запах пробивался оттенок чего-то еще. Чего-то мирного, из прежней жизни. Духов или шампуня… Недорогого, но вполне приличного. Такие вещи обычно покупались на деньги, сэкономленные после походов в магазин или в школьную столовую… Вера вдруг осознала, что ее новой знакомой гораздо меньше лет, чем это казалось на первый взгляд. Всего пятнадцать-шестнадцать. Она отстранила девочку и расстегнула еще и «молнию» комбинезона. Под утепленным армейским комбинезоном на Вере были только футболка и трусики. Теперь маленькая наивная жертва войны получала все тепло, которое только могла ей дать старшая соседка…

Где-то далеко громыхнули подряд несколько взрывов, и голоса в вагоне затихли. Почти сразу состав дернулся, лязгнули буферные сочленения, и поезд начал куда-то двигаться. Сначала Вера решила, что его просто отгоняют чуть дальше, чтобы освободить место для нового, но поезд постепенно набирал ход и очень скоро разогнался до такой скорости, что в вагоне вновь стало нестерпимо холодно. Из многочисленных щелей страшно дуло.

Крики отчаяния, ропот и причитания слились в единый гул, и Вера перестала различать слова. Поезд все куда-то ехал, женщины кричали, умолкали, снова кричали… Это казалось бесконечным ночным кошмаром… Стук колес, далекий грохот, рыдания, крики, опять стук колес… остановка, новый разгон… стук колес…

Снаружи властвовала ночь, и в кромешной тьме вагона было не просто страшно и плохо, а жутко. Вера уже не могла стоять, ноги гудели, а голова кружилась, но сесть в такой давке было невозможно. Ей приходилось утешать себя тем, что ее хотя бы не задавили, как одну из женщин где-то в конце вагона. Шепотки разнесли эту весть мгновенно.

Девчушка на груди у Веры более-менее согрелась, но в себя так и не пришла. В горячечном бреду она пыталась куда-то бежать, вырывалась, но теснота сдерживала ее порывы лучше смирительной рубашки. В конце концов она успокоилась, но эта пауза продолжалась недолго. Когда поезд резко дернулся и, подвывая железом, начал замедлять ход, спутница, словно прощаясь, коротко поцеловала Веру в щеку и почему-то резко отстранилась. Вера не успела выяснить причину такого поведения, потому что двери открылись, и в глаза полуживым пассажиркам товарного состава ударил яркий свет.

– Господи! - охнул кто-то снаружи. - Совсем там эти вояси с ума посходили! Вы только посмотрите, сколько тут народу! Анна Витальевна, свяжитесь с подстанцией, пусть присылают все свободные машины…

– Выходите, - предложил кто-то полным участия голосом. - Вы в безопасности. Все позади…

Яркие лампы развернулись чуть в сторону, и Вера увидела стоящие перед вагоном машины «Cкорой», большой грузовик с эмблемами МЧС и пару автобусов. Судя по номерам машин, поезд как ни мчался в неизвестность, а вернулся на одну из станций родного города. Несколько человек в оранжево-синих комбинезонах уже тащили от грузовика кипы одеял, а медики сгружали прямо на перрон носилки.

Поток людей, сначала робкий, как первая капель, но с каждой минутой все более усиливающийся и нетерпеливый, выплеснулся наружу, вынося Веру и ее безымянную подружку. Девушка почему-то обмякла и поползла куда-то вниз, под ноги толпе, но Вера сумела ее удержать, хотя поплатилась за это разбитым о край двери локтем и оттоптанными ногами. Буквально вывалившись из вагона, она отползла в сторону и села, подтянув к себе тело спутницы. Уложив голову девушки на колени, она махнула рукой, чтобы привлечь внимание санитаров.

Подскочившие медики проворно погрузили несчастную на носилки и укрыли одеялом.

– Петр Григорич, проверьте! - крикнул один. - Куда нести?

Неторопливый даже в такой толчее врач прощупал на шее у девушки пульс, приподнял веко и посветил в зрачок маленьким фонариком.

– В холодную, - он махнул рукой в сторону отдельно стоящего бортового грузовика.

– Нет! - Вера вцепилась в его рукав. - Проверьте еще раз! Она жива!

– Не мешайте работать, - неприязненно ответил доктор, резко высвобождая руку. - Мне очень жаль… - бросил он через плечо уже на ходу.

– Жаль, - повторила Вера, зачарованно глядя на безвольно повисшую через край носилок руку спутницы.

– Вставайте, девушка, - кто-то помог ей подняться и заботливо застегнул сначала комбинезон, а затем и куртку. - Вот возьмите и ступайте во-он туда…

В руках у Веры оказалось одеяло. Она пошла в указанном направлении, то и дело натыкаясь на других, бредущих туда же людей. Они шли, набросив одеяла на плечи, по большей части молча или перебрасываясь короткими репликами.

– Полвагона трупов выгрузили…

– Дети позамерзали…

– А кто ответит? Никто.

– Наши…

– Тут не поймешь, кто с кем воюет, а вы говорите - наши…

– Наши, как фашисты, не сгоняют людей в товарные вагоны…

– Наши - ваши… что вообще творится, кто мне скажет?

– Что это, депо?

– Там хотя бы тепло… и чай с галетами обещали…