убедительнее тех, что мог найти против меня он. Это начала делать ещё моя мать, когда её выгнали из дома после бракосочетания моего дорогого родителя с матроной, что была ему ровней. В качестве компенсации мать получила сырую комнатушку в Субуре, и там у нее вскоре заболели лёгкие. Я был ещё совсем маленьким, когда ей пришлось оставить меня, и я вновь увидел её, уже только когда она умирала. Но она не теряла напрасно время: она дала мне несколько записок, в которых высокочтимая супруга моего отца довольно ласково обращалась к одному гладиатору, и это незадолго до того, как сообщила о своей единственной и столь желанной беременности! Чтобы получить эти записки, матери пришлось даже заниматься проституцией…

— Не хочешь ли ты сказать, что твой брат — незаконнорождённый?

— Нельзя сказать определённо. Но отец тоже кое-что подозревал, потому и поделил наследство между нами. Так или иначе, я продолжил дело матери после её смерти: я собрал доказательства множества служебных растрат моего так называемого брата. Я подкупал врачей, у которых он пытался лечить импотенцию, собирал свидетельства людей, которых он обворовывал, и женщин, которых разочаровывал. Всё это обошлось мне в кругленькую (умму, уж поверь. Но ты бы видел его лицо, когда я показал ему всё это! — усмехнулся Токул.

— Однако, что касается золота, то мы всё там же. Антонию пришлось ждать двадцать лет, чтобы благодаря одному тайному посланию узнать, от кого оно получено. Ты же, напротив, всегда знал это. Значит, ты знал и убийцу…

— Я только подозревал, и в сущности он помог мне… Когда ты понял, что не я виноват?

— Только что, на трибуне. Случайное замечание одного коллеги открыло мне глаза.

— И хочешь знать его имя, Публий Аврелий?

— Я уже знаю. Мне нужно твоё признание.

— Стоит признаться в неправедном происхождении моего состояния, и благородные отцы-основатели из курии разорвут меня в клочья. Я — идеальная жертва, мелочный скряга, внебрачный ребёнок, прелюбодей, всеми ненавидимый человечишко. Тебе остаётся только преподнести меня твоим чванливым друзьям на шёлковой подушке…

— Именно благодаря подушке я и узнал правду, — пробормотал Аврелий. — Плащ служил набивкой, а оружие было спрятано в футляре для стилоса[82] среди навощённых дощечек. Но разве я смогу когда-нибудь доказать это?

Эбе между тем опустила белого котёнка на землю и стала развлекаться с ним, словно ребёнок, бегая по кругу и заставляя слепое животное по звуку следовать за шнурком.

Аврелия это утомило: три или четыре покойника, в том числе действующий консул; огромный пожар; ненаказанный убийца… А тут ещё эта дурочка не нашла ничего лучшего, как забавляться с котёнком!

— Дай сюда! — приказал он и выхватил у неё из рук шнурок. Коснувшись его, он вздрогнул и похолодел. Растянул шнурок и в изумлении уставился на него — там и тут виднелись написанные чернилами буквы…

— Что это такое? — спросил он девушку, чувствуя, что кружится голова.

— Шнурок от обуви. Котёнок нашёл его в сундуке хозяйки и держал в зубах, когда я пошла к Мелосу…

Аврелий посмотрел на котёнка, не веря своим глазам.

Слепой котёнок забегал в комнату Глафиры и играл там с самыми сильно пахнущими вещами, такими, например, как старая кожа…

Нужно срочно вернуться домой и прочитать то, что написано на шнурке, с помощью палочки, найденной в шкатулке!

— Скрести пальцы, Токул, и если у тебя есть бог, который поможет тебе, молись ему теперь!

— О Плутон, бог не только ада, но и золота! — воскликнул ювелир.

— Надеюсь, он действительно милостив к тебе, Токул, потому что если на этом шнурке написано то, что я думаю, то, возможно, ты сохранишь не только жизнь, но и состояние… Подожди здесь моего слугу, Эбе, а я должен сейчас же вернуться домой, — сказал патриций, выпряг мула из повозки весталок и, вопреки всем запретам, сел на него верхом и поехал.

Аврелий доехал рысью до театра Марцелла, не попавшись на глаза стражам порядка. За Капитолием животное словно ожило и с внезапным усердием пустилось галопом, рискуя налететь на толпу, возвращавшуюся с Форума.

Аврелий ругнулся: одно дело ехать в повозке весталок, и совсем другое — продвигаться сквозь толпу на животном, не привыкшем к всаднику.

— Слезай с него, сумасшедший! — выкрикивали прохожие, пытаясь сбросить патриция с мула и хватая за сенаторскую тогу, которая так сильно запылилась, что на ней уже не различался яркий цвет латиклавии.

— Дорогу! — во всё горло орал патриций, влетая на всей скорости на викус Лаци Фундани, как вдруг краем глаза заметил отряд стражей порядка. В то же мгновение перед ним выросли несколько молодых громил, отдыхавших на площади.

— Тебя преследуют легавые, Сенатор? Мы возьмём их на себя. Вперёд, ребята! — призвал Лама, подавая сигнал к атаке.

Аврелий понёсся дальше, не оборачиваясь, слыша, как за его спиной начинается отчаянная драка.

В начале викус Патрициус мул вдруг резко остановился. Аврелий не ожидал этого и, перелетев через голову животного, рухнул на кучу сена, которая и стала причиной внезапной остановки глупой твари.

Поднимаясь, оглушённый Аврелий проверил, цел ли он и не потерялся ли при падении драгоценный шнурок.

Направившись к дому, он услышал возбуждённые реплики зевак, возвращавшихся с овации.

— Слышал? Богиня Веста сотворила чудо: волшебным образом перенесла свою священную повозку из одного конца города в другой.

— Говорят, в небе её видел какой-то армянский принц…

«Значит, ловкий Кастор спас Город от позора святотатства, подарив ему чудо», — подумал Аврелий, направляясь к вершине Виминальского холма.

Войдя в домус, где обычно кипела жизнь, он очень удивился полнейшей тишине и пустоте, царившей в нём. Нигде не было ни души, даже охраны: Парис, увлечённый прелестями служанки-эпироты, явно пренебрегал своими обязанностями…

Сундук из терпентинного дерева, который был нужен Аврелию, находился в большом таблинуме. Аврелий достал палочку и накрутил на неё шнурок, стараясь совместить знаки. Теперь свидетельство о предательстве было легко прочитать…

— Выходит, ты в самом деле нашёл тот шнурок! — прозвучал голос за его спиной.

Валерий стоял в дверях всё в тех же лёгких кожаных доспехах, которые надевал под тогу с латикла-вией, принося жертву богам.