— Не могу, Люсьен. Я должна это сделать. Для тебя. Для твоей семьи. Но в первую очередь для себя.

Его глаза потемнели, и она увидела в них боль отчаяния и тревогу, прежде чем он успел скрыть их под маской обиды. Потом он отбросил ее капюшон и наклонился к ней, жадно припав к губам. Ветер развевал ее волосы. Стих вечный шум волн, и она слышала лишь его дыхание, чувствовала лишь его твердое, мощное тело. А ведь эти объятия могут стать последними. «Верь мне, верь мне!» — мысленно повторяла она. И всецело отдалась этому сладостному прощанию, прижавшись к нему, чувствуя своим телом его желание и мечтая, мечтая ощутить его в себе. Потому что она хотела большего, гораздо большего.

— Когда я вернусь, Люсьен…

— Никаких обещаний, любовь моя. Просто возвращайся ко мне целой и невредимой.

— Когда я вернусь, то кое-что должна буду тебе сказать.

— Скажи сейчас. — «Потому что другого случая может и не быть».

Эва набрала полную грудь воздуха, хотя в этот момент услышала, что кто-то подходит к ним сзади. Так просто — взять и не сказать это до возвращения. Так просто — отложить это до того времени, когда у нее будет право на взаимность. Так просто…

— Ваша светлость, лодка подана, пора отправляться… дождаться возвращения.

Но сейчас она не станет трусить, раз это касается такого сокровенного.

Она дотронулась ладонью до щеки Люсьена, посмотрела ему в глаза, и ее сердце сжалось. Слова сами сорвались с губ, прежде чем она поняла, в чем дело.

— Я люблю тебя.

Люсьен опустил ресницы и снова потянулся к ней… но она поняла, что если снова окажется в его объятиях, то никуда уже не поедет. Скрепя сердце Эва подалась назад и, повернувшись, с высоко поднятой головой, зашагала за помощником капитана к ожидавшей ее лодке. Она спиной чувствовала страдальческий взгляд мужа. Вот так уходить от него было для нее самым трудным делом на свете… но ее ждала работа. Самая важная на свете работа. Перед ними целая жизнь, когда они смогут наслаждаться ласками друг друга.

Отказавшись от руки помощника капитана, она соскочила в лодку и посмотрела в сторону темного, таящего опасность берега Франции, пытаясь стряхнуть с себя предчувствие, которое мучило ее весь вечер.

Страх.

Целая жизнь.

На это она могла только надеяться.

Чарлз в черном плаще с нетерпением ожидал ее на затененном берегу. Он вышел из тени и, озабоченно взглянув на нее, помог вылезти из лодки.

— Ты уверена, что справишься, Эва? Нам предстоит ехать верхом.

Она повернулась и подала моряку знак возвращаться.

— Никогда не чувствовала себя лучше, — ответила она. — Тела излечиваются. Но душевные раны исцелить намного труднее.

— Что ты имеешь в виду?

— Это я и собираюсь сделать — для тебя, для вашей семьи… для себя.

Он понимающе кивнул. Затем улыбка тронула его суровое лицо.

— В таком случае для меня честь быть рядом с тобой. Признаюсь, неплохо иметь здесь настоящую янки, так как не представляю, насколько долго смогу изображать амери канский акцент. Мне удалось водить их за нос лишь благодаря тому, что никто из здешних не знает английский язык в совершенстве.

— Ты уже навещал лорда Брукхэмптона?

— Да.

— А ты уверен, что тот человек, которого мы собираемся спасти, именно твой друг?

— Уверен.

— Он тебя узнал?

— Нет. Он спал. Я не решился его беспокоить и вселять в него надежду на спасение. Ага, вот и лошади. Я прихватил запасную для Перри, если, конечно, нам удастся его вызволить.

Эва тряхнула волосами.

— Нам удастся.

Через минуту они уже скакали по дороге к Кале. Деревья, поля, отдаленные деревни становились все более различимыми в сереющей дымке. Скоро рассвет.

Они остановились и позавтракали в трактире на окраине Кале, где благодаря безупречному французскому Чарлза их быстро обслужили и предоставили стол у очага. К тому времени когда солнце стало пробиваться сквозь нависшие облака, они снова были в дороге, и перед ними вскоре в отдалении замаячила тюрьма.

Прямо перед воротами они осадили лошадей.

— В каком он состоянии? — шепотом спросила Эва, спешиваясь при приближении стражника.

— В плохом. Но мы с двух сторон поможем ему удержаться в седле.

— А ты получил послание капитана Лорда с планом операции?

— Да. Вызволить Перри как можно более дипломатично, тихонько уехать, отсидеться днем подальше от посторонних глаз, а когда стемнеет, встретиться с моряками с «Арундела».

— При условии, если не возникнет затруднений.

— А если они возникнут? Эва мрачно усмехнулась.

— Будем действовать на свой страх и риск.

Часовой в это время открывал ворота, подозрительно разглядывая их.

— Какое у вас дело? — спросил он по-французски.

Эва высокомерно ответила — тоже по-французски:

— Я графиня де ла Мурье. Это мой коллега, Чарлз Монтвейл. Мы приехали в качестве представителей американской миссии в Париже по распоряжению доктора Бенджамина Франклина. У нас дело к вашему начальнику.

Стражник низко поклонился.

— Оставьте, пожалуйста, здесь ваших лошадей и следуйте за мной…

Оставив лошадей, они пошли вслед за стражником к зданию, сложенному из темно-серого камня. Позади них появился второй стражник, который закрыл ворота. Замок зловеще щелкнул, и этот звук был особенно неприятен в тишине раннего утра.

Эва и Чарлз молча посмотрели друг на друга и продолжили путь. Эва, у которой нервы были напряжены, дотронулась до рукояти пистолета, спрятанного в кармане юбки. Она уговаривала себя, что непосредственной опасности пока нет, но была начеку.

— Сюда, пожалуйста.

Стражник открыл еще одну дверь, и они оказались в помещении тюрьмы. Эва заморгала, пытаясь привыкнуть к внезапно окружившему их мраку. Однако по сравнению с ударившим в нос смрадом это было не страшно. Она достала из кармана надушенный носовой платок и прижимала его к лицу все время, пока стражник вел их в глубь помещения тюрьмы.

Начальник, мсье Дюран, сидел в кабинете, расположенном вдали от основного помещения, и поедал завтрак, состоявший из яиц, колбасы и чего-то напоминавшего очень темный эль. Это был толстый мужчина с маленькими, глубоко посаженными глазками на заплывшем жиром лице. Когда Эва и Чарлз вошли, он поднял глаза и, узнав Чарлза, кивнул, а на Эву посмотрел любопытным взглядом, в котором светилась неприкрытая похоть.