Но она была быстрее. Проскочив в толпе, она затерялась в одном из коридоров своей резиденции, оставив его ни с чем.

— Тебе не следует ее искать.

Урджин обернулся на голос и встретился взглядом с холодными синими глазами, принадлежащими Зафиру.

— Ты, — выдавил он из себя и его руки сжались в кулаки.

— Я, Урджин. И если ты думаешь, что сможешь меня ударить, знай, что я в любом случае сильнее.

— Ублюдок! — закричал Урджин и попытался нанести Зафиру сокрушающий удар в челюсть, но вдруг замер на полпути.

Его руку что-то сковало в пространстве, и он не мог пошевелить даже пальцем.

— Это называется энергетический блок, Урджин. Так же, я могу парализовать все твое тело.

— Чего тебе надо?

— Не смей приближаться к ней. И передай своему кузену, что я не давал своей сестре разрешения выходить замуж за одного из доннарийских ублюдков.

— Сам скажи об этом Камилли. Или боишься, что доннариец выбьет из тебя всю спесь?

Зафир громко расхохотался.

— Насколько же ты глуп, Урджин! Все, что ты принес вместе с собой на эту планету — это горечь и разочарование. Они обе находятся под моей защитой. И последнее слово останется за мной, запомни это.

— Твое право так думать. Однако, спроси у Эсты о том, как она стонала, когда исполняла свой супружеский долг в постели со мной. Может быть, ей наплевать на то, что ты думаешь?

Зафир в гневе поднял руку, но оклик Науба заставил его остановиться.

— Зафир, Урджин? Что здесь происходит?

Науб вместе со Стефаном подошли к ним.

— Ничего, дядя. Мы немного поговорили с Наследником, и теперь я могу идти.

Зафир быстро кивнул Императору и удалился.

— Вы изначально все это планировали? — не без злобы в голосе спросил Урджин.

— Я знал, но планировать ничего не пытался. Эста только сегодня рассказала мне, что ты все знаешь.

— Где она?

— Это не важно. Когда-то я говорил тебе о том, что она не останется на Олмании, если ваш брак потерпит крах. Она верна своим традициям.

— И она даже не удосужилась встретиться со мной лицом к лицу? — взревел Урджин.

— О чем ей с тобой разговаривать?

От такой наглости Урджин потерял дар речи. Он стоял и смотрел на человека, который обманул его точно так же, как и его жена, и при этом делал вид, что ничего особенного не произошло!

— Вы издеваетесь надо мной?

— Нет. Я благодарен тебе за то, что ты исполнил свой долг и сказал правду.

— Долг? Я еще был Вам что-то должен?

— Нет, — подал голос Стефан. — Нам ты не был должен ничего. Только своей совести, Урджин, и я очень рад, что она у тебя, как оказалось, все еще есть…

Науб, едва кивнув головой в знак того, что разговор окончен, удалился прочь. Стефан еще несколько минут смотрел на Урджина.

— Ты еще что-нибудь хочешь мне сказать?

— Нет, Урджин. Нам не о чем говорить, — с этими словами и он пошел прочь.

— Теперь ты понял, с кем имел дело? — из-за спины спросил его отец.

Урджин несколько минут молчал, будто переваривая все, что произошло, а затем спокойно ответил:

— Нам пора улетать домой.

— Как скажешь, Урджин. Здесь нам действительно больше нечего делать.

С того момента время для Урджина остановилось. Все его надежды и стремления были погребены под обломками его собственной гордости, которую она растоптала в один момент. Лежа на своей кровати в каюте корабля, он закрывал глаза, в надежде уснуть и забыться, провалившись во тьму беспамятства, но Эста приходила к нему и во сне, такая хрупкая, беззащитная и нежная, и сводила его с ума. Она издевалась над ним, целуя в губы и отдаваясь во власть его рук с такой преданностью и желанием, что он на мгновение забывал о том, что это ее игра и признавался ей в любви. Он надеялся, что это изменит что-нибудь. Что она услышит его и скажет, что то же любит его и никогда не оставит одного. Но как бы громко он не кричал о своих чувствах, она все равно не слышала. И продолжала делать все то, что ей так легко удавалось, разрывая его сущность на множество осколков, мерцающих в грязи из ее предательства и безразличия. Он не хотел больше спать, но как бы ни старался держать уставшие веки над воспаленными глазами открытыми все оставшиеся дни перелета, они все равно закрывались, и его кошмар возвращался к нему вновь.

Он вернулся домой разбитый и уставший. У него едва хватило сил дотащить свое тело до кровати и лечь на нее, не раздеваясь.

— Если ты и дальше собираешься здесь лежать, я пожелаю тебе никогда ее не найти…

Урджин обернулся за голос матери, так и не веря, что это она стоит у его кровати.

— Я не звал тебя, мама. Уходи.

— Нет, ты звал. И она звала, только ей я не смогла помочь, а тебе могу.

— Что ты хочешь мне сказать, мама?

— Я ничего не буду говорить. Ты все увидишь сам. Если бы тебе хватило ума поговорить со мной перед вылетом, вопрос был бы уже решен. Но тебе не хватило. А я не могла отдать тебе это при отце.

Она протянула сыну маленький проектор.

— В тот день мои люди донесли мне, что твой отец приказал привести Эсту в комнату для допросов. Меня тайком провели в смотровую. Это за стеклом, ты знаешь. С собой я взяла камеру. То, что я увидела, было по истине ужасным. После всего того, что он с ней сделал, ее выкинули отсюда, как тряпку. Он даже не позволил ни мне, ни Сафелии попрощаться с ней. Я хочу, чтобы ты увидел то же, что и я. А потом делай, что хочешь.

Нигия покинула комнату сына так же бесшумно, как и вошла. Урджин несколько секунд смотрел на устройство в своей руке, пока не включил проектор.

Его хрупкая жена сидела пристегнутой к стулу, а перед ней стояли его отец и Клермонт…

Все было понятным и очевидным. Они измывались над ней, надавливая на нужные болевые точки, и ломая и без того надломленное существо.

У Урджина едва хватило силы воли досмотреть всю запись до конца. Только за один удар, всего лишь один, он хотел разнести всю резиденцию вдребезги. Когда увидел струйку крови, вытекающую из ее уха, был готов на смертоубийство. Он жаждал мучить Клермонт, за каждое лживое порочное слово, вылетевшее из ее грязного рта. И когда он увидел, каким образом его бывшая любовница попрощалась с его женой, Урджин взревел.

Кто кого обманул? Кто кого предал? Он был настолько глуп, что даже не предположил очевидного. Она осталась одна в логове змей, которые не преминули покусать ее. И он не только не защитил свою жену, он позволил ей поверить в то, что она ему безразлична, предрешив тем самым, исход этой истории.