и «морфологических частей речи». А этот третий этап описания формулировок уже совсем непонятен. Что такое «коррелирующие единицы языка» и причем тут «парадигмы», и что это за «парадигмы» и причем тут морфология? По-видимому, установленные и описанные раньше элементы языка объединяются здесь в какие-то общие классы; но что это за классы, опять остается неизвестным. Однако именно эти три неясных этапа лингвистического описания служат автору основанием ни больше и ни меньше как для разграничения понятий системы, структуры и модели. Автор пишет:

«Под „системой языка“ понимается все чаще совокупность классов и таких правил, применением которых к этим классам создаются некоторые новые правильно построенные единицы, т.е. „системой“ моделируется процесс, обратный выявлению „структуры“»[161].

Насколько можно понять эти весьма неясные выражения автора, имеются в виду больше всего минимальные и далее неразложимые языковые элементы и установление законов объединения этих элементов. Совокупность этих законов автор понимает как соответствующую структуру языка, а установленная таким образом структура языка в сравнении с наблюденными элементами языка является их моделью. При всей неясности подобного рода рассуждений ясным, однако, является то обстоятельство, что структура того или иного языкового явления есть определенное соотношение и потому закономерно сочетание всех тех элементов, из которых оно возникает, а структура эта, рассмотренная как регулятив для данного языкового явления, становится моделью этого явления. При этом, если мы даже неправильно понимаем указанного автора, то во всяком случае заслуживает всякого внимания его попытка разграничить три указанных понятия – система, структура и модель. Этому автору хотелось также связать данных три понятия с учением о знаке, что тоже совершенно правильно. Однако способ выражаться у этого автора делает понятие знака в этих условиях тоже малопонятным.

«Начальные понятия такого метаязыка опираются в конечном счете на сущность всякого языка – его знаковую природу, чем гарантируется в известной мере успех разработки дальнейших понятий».

Тут понятно только то, что сущность языка автор видит в его знаковой природе. Но как нужно понимать здесь «сущность языка» и как нужно понимать здесь «знаковую природу языка», т.е. как нужно понимать сам знак, неизвестно.

Впрочем, если не предъявлять авторам этого симпозиума тех точных логических требований, которые они сами себе не предъявляли, то почти все доклады на этом симпозиуме можно расценивать и как весьма важные для знаковой теории, и даже необходимые для нее, и как выполненные на большом теоретическом уровне. Так, на высоком теоретическом уровне находятся доклады И.И. Ревзина «Некоторые трудности при построении семантических моделей для естественных языков»[162], А.А. Зализняка «Об использовании понятий „автоматической выводимости“ и „зависимого признака“ при описании знаковых систем»[163], его же «О возможной связи между операционными понятиями синхронного описания и диахронией»[164], а также доклады по искусству и литературе в связи с теорией знаковых систем (напр., Л.С. Выготского, Ю.К. Лекомцева, Б.А. Успенского, С.Е. Генкина, Л.Ф. Жегина, А.К. Жолковского, М.Л. Гаспарова и др.).

Таким образом, в 1962 году у нас раздался мощный голос о необходимости углубить теорию языковых и других знаков до степени структурного и модельного отражения. Но на этих первых порах основные категории знаковой теории еще не получили своей точной логической формулировки. Это делалось у нас в последующие годы и делается до сих пор, однако об этих достижениях знаковой системы мы скажем в другом нашем сообщении.

Терминологическая многозначность в существующих теориях знака и символа

[165]

Такие термины, как «знак», «значение», «структура», «модель», «символ», имеют у разных авторов десятки разнообразных значений. Не нужно думать, что в этой области должна быть декретирована какая-нибудь одна-единственная терминология, которая исключала бы всякие другие терминологические принципы. Единственное, что можно требовать от авторов, – это чтобы они, пользуясь той или другой системой терминов, выдерживали свою терминологию до конца и не сбивались каждый раз с принятой ими на какую-нибудь иную систему терминов. В план настоящей работы не входит анализ разных теорий символа и знака, но мы хотели бы остановиться хотя бы на одном более или менее значительном явлении из этой области. Таким явлением представляется нам многотомное издание под названием «Sēmeiõtikē. Труды по знаковым системам», I – VII (Тарту, 1964 – 1975).

1. Модель.

Прежде всего в первом томе этого издания Ю.М. Лотман совершенно правильно пишет:

«Современная стадия научного мышления все более характеризуется стремлением рассматривать не отдельные, изолированные явления жизни, а обширные единства, видеть, что каждое, казалось бы, простое явление действительности при ближайшем рассмотрении оказывается структурой, состоящей из более простых элементов, и само, в свою очередь, входит как часть в более сложное единство» (I 5).

Указанную точку зрения Ю.М. Лотман в приложении к искусству понимает прежде всего как учение об отражении действительности в искусстве и как учение о коммуникативной природе искусства. В связи с первой теорией, по Ю.М. Лотману,

«понятие модели всегда означает некоторый способ отображения или воспроизведения действительности, как бы ни различались между собой отдельные модели»[166].

Уже тут заметна оригинальность употребления Ю.М. Лотманом – В.А. Штоффом термина «модель». Поскольку «модель» значит прежде всего «образец», то, казалось бы, отнюдь не искусство есть модель действительности, а действительность есть модель для искусства, тем более, что сам Ю.М. Лотман считает искусство отображением действительности. Впрочем, как мы уже сказали выше, термин «модель» употребляется в настоящее время настолько разнообразно[167], что каждый автор, в сущности говоря, имеет право на свое собственное понимание данного термина. Здесь нам важно зафиксировать только то, что, по Лотману, модель не есть отражаемое значение или отражаемая структура, но отраженное значение, отображенная структура и что, однако, в то же самое время Ю.М. Лотман называет искусство «моделирующей системой». Так же понимают искусство и другие авторы данного многотомного издания. В дальнейшем Ю.М. Лотман указывает 10 разных особенностей, «определяющих специфику искусства как модели» (I 31 – 38).

Ввиду огромного семантического разнобоя термин «модель» действительно может употребляться каждым исследователем так, как ему захочется. Однако мы, по крайней мере, должны пытаться вводить здесь по возможности ясность здравого смысла. Представляется, что если действительность является моделью для художественного