Но вскоре после того, как Мэдди заказала себе гамбургер «Браттон», а Босх попросил принести ему сандвич «Джо Фрайдэй», заряд хорошего настроения, полученный на прощание от Холоднака, стал иссякать, и отец с дочерью замолчали, понурившись за столиком.

– Не кручинься, детка, – попытался ободрить дочь Босх. – Это всего лишь тренажер. И в целом ты все сделала очень хорошо. Ты же слышала, что он сказал. У тебя всего три секунды, чтобы принять решение и выстрелить… По-моему, ты справилась просто великолепно.

– Папа, я убила бортпроводницу!

– Но спасла учительницу. И к тому же это не реальность. На тренажере ты выстрелила, чего наверняка не сделала бы, окажись в подобной ситуации на самом деле. Тренажер… Он как бы дополнительно подталкивает тебя к действию. Все ускоряется. А в жизни, наоборот, возникает ощущение, будто видишь события в замедленной съемке. И гораздо более отчетливо, уверяю тебя.

На нее эти увещевания не подействовали, и Босх сделал еще одну попытку.

– И вообще, я далеко не уверен, что пистолеты хорошо пристреляны.

– Вот уж спасибо, папочка! Ты, видимо, намекаешь, что в тех случаях, когда мне удалось попасть в цель, я на самом деле промахнулась, поскольку пистолеты, видите ли, не так пристреляны.

– Ничего подобного. Я просто…

– Мне надо помыть руки.

Она резко встала из-за стола и направилась в туалет, а Босх мысленно обругал себя за глупость. Надо же было ляпнуть, что она совершила ошибку из-за неполадок в лазерном пистолете!

Дожидаясь ее, он заметил на стене рамку с первой полосой старого выпуска «Лос-Анджелес таймс». Основной материал номера был посвящен перестрелке, произошедшей в 1974 году между полицией и членами так называемой Симбионистской армии освобождения на углу Пятьдесят четвертой улицы и Комптон-авеню. Босх был тогда всего лишь одним из молодых патрульных, которым во время той смертельной схватки поручили следить за движением транспорта и сдерживать толпы зевак. На следующий день он стоял в оцеплении, пока сыщики обследовали руины полностью сгоревшего дома, разыскивая останки Патти Херст[22].

По счастью, ее в тот день там не оказалось.

Дочь Босха вернулась за стол.

– Сколько нам еще дожидаться заказа? – капризно спросила она.

– Расслабься, – ответил Босх. – Мы его сделали всего пять минут назад.

– Почему ты решил стать копом, папа?

На мгновение Босха сбил с толку этот неожиданный вопрос.

– По многим причинам.

– Ну например.

Он замолчал, собираясь с мыслями. Уже второй раз за неделю она спрашивала его об этом. И он понимал, что вопрос для нее далеко не праздный.

– Кому-то другому я бы выдал стандартный ответ: потому что стремился служить и защищать. Но поскольку спрашиваешь ты, изволь, я скажу тебе правду. Я пошел в полицию не служить и защищать в том смысле, чтобы стоять на страже интересов общества и его безопасности. Сейчас, задумываясь об этом, я понимаю, что на самом деле хотел служить себе и себя защитить.

– Как это?

– Нужно учесть, в какое это было время. Я только что вернулся с войны во Вьетнаме, а подобных мне людей, то есть таких же, как я, бывших солдат, здесь всячески отторгали. Особенно представители нашего же поколения.

Босх огляделся, чтобы посмотреть, не несут ли их заказ. Теперь уже и ему казалось, что ожидание затягивается. Потом он снова перевел взгляд на дочь.

– Помню, как после возвращения, сам не зная зачем, я записался на учебу в городской колледж Лос-Анджелеса. В тот, что на Вермонт-авеню. Со мной в группе училась одна девушка, и мы стали с ней встречаться, но я ей не рассказывал, откуда недавно вернулся. Ничего не говорил про Вьетнам, опасаясь, что это вызовет осложнения.

– А она не заметила твоей татуировки?

И то верно – крыса, украшавшая плечо, выдала бы его с головой.

– Нет, она ее не видела. Наши отношения не зашли так далеко. Я при ней даже ни разу рубашки не снял. Но однажды, когда мы прогуливались по парку после занятий, она вдруг спросила, почему я часто выгляжу таким грустным. И я… Даже не знаю, должно быть, решил, что настала пора открыться ей, чтобы между нами не было больше недомолвок. Подумал, что она уже готова понять и принять меня таким, какой я есть.

– Но она не приняла?

– Нет. Помню, сказал тогда: «Знаешь, а ведь я последние несколько лет служил в армии». И она немедленно спросила, значит ли это, что я воевал во Вьетнаме. И я признался.

– И что же она сказала на это?

– Ровным счетом ничего. Просто сделала пируэт, как заправская танцовщица, и ушла. Не вымолвив ни слова.

– Боже мой! Вот ведь дрянь!

– В тот день я по-настоящему осознал свое истинное положение.

– И что было потом, когда наутро ты пришел в колледж? Ты сказал ей что-нибудь?

– Нет. Поскольку в колледж я больше не вернулся. Не пошел, зная, чем все закончится. И главным образом по этой причине через неделю поступил на службу в полицию. В управлении было тогда уже много армейских ветеранов, прошедших испытание Юго-Восточной Азией. И я знал, что окажусь в среде своих, и там уж меня точно не отторгнут. Я походил, наверное, на отбывшего долгий срок заключенного, которому не стоило сразу соваться в мир свободных людей. Сначала следовало пожить в окружении себе подобных.

Дочь, казалось, начисто забыла, как пристрелила стюардессу. Это, безусловно, обрадовало Босха, хотя ему не слишком-то приятно было и дальше ворошить свое прошлое.

Но он вдруг улыбнулся.

– Ты что? – спросила Мэдди.

– Да так, ерунда. Просто вспомнил другую историю из своей жизни. Дурацкую, но забавную.

– Ну так расскажи ее мне. Ты расстроил меня своими воспоминаниями. Самое время немного повеселить.

Но ему пришлось подождать, пока официантка расставит перед ними тарелки с едой. Эта женщина работала здесь еще с тех времен, когда Босх был кадетом почти сорок лет назад.

– Спасибо, Марджи, – сказал он.

– Всегда тебе рада, Гарри.

Маделин густо полила кетчупом свой гамбургер, и они немного поели в тишине, прежде чем Босх приступил к рассказу:

– Когда я закончил академию и получил жетон, меня определили в уличные патрульные, а это довольно однообразная работа. Тогда кругом правили бал представители контркультуры, антивоенного движения и прочие чокнутые, подобные этим.

Он указал ей на газетную полосу, которую недавно разглядывал.

– Эта публика считала полицейских немногим лучше детоубийц, за которых они держали каждого побывавшего во Вьетнаме. Понимаешь, о чем я?