В адвокатской конторе «Финк и Норденхаген» было просторно и прохладно. Незаметно вмонтированный кондиционер обеспечивал комфортную температуру в помещениях, обставленных мебелью из благородных сортов дерева и темной кожи. Однако дом был старый, без лифта, и покалеченная коленка Валманна явно сопротивлялась подъему на третий этаж.

Их принял сам Финк, мужчина крепкого телосложения (если не сказать полный) лет шестидесяти, почти совсем лысый, выглядевший так, как будто он наслаждался каждой секундой своего короткого рабочего дня, а может быть, это восторженное выражение лица объяснялось перспективой отправиться в три часа на свою виллу в Беккелаге, где супруга, как всегда, подаст ему стакан джина с тоником и он будет потягивать его, наслаждаясь видом на Мьёсу в ожидании обеда.

Именно Финк занимался юридическими вопросами семьи Хаммерсенг, что, несомненно, принесло ему кругленькую сумму за все эти годы. Несмотря на то что, согласно его заверениям, речи никогда не было ни о разногласиях, ни о конфликтах — ни меж супругами, ни с кем-либо другим в связи с «бизнесом» Хаммерсенга. Адвокат Финк, произнеся слово «бизнес», прикрыл глаза и причмокнул, как будто дегустировал вкусное марочное вино. Нет, Георг Хаммерсенг был солидный клиент, господин, настоящий джентльмен, и любил порядок в документах. Тщательно сохранялись опись всей собственности, акты о передаче недвижимого имущества, кредитные бумаги, деловые контракты и лицензионные соглашения, все, что имело отношение к его деятельности.

— А завещание имеется? — вклинился Харальд Рюстен. Они ведь собрались здесь не для того, чтобы читать некролог. Именно Рюстен уговорил Валманна пойти вместе с ним, поскольку Анита не могла, а Трульсен был занят — опять давал интервью новостной программе. А кроме того, присутствовал и Эйгиль Хаммерсенг, который ради такого случая надел галстук, по-дурацки смотревшийся на летней клетчатой рубашке без рукавов. Он сидел на самом кончике стула, как будто ждал поезда в аэропорт Гардермуен. Валманну показалось, что за несколько недель пребывания в городе с него несколько сошел свежий коричневый загар.

— Что вы сказали?.. — Адвокат Финк, по-видимому, не привык, чтобы его прерывали, когда он излагает достоинства клиентов. — Завещание? Нет, видите ли… — Он огорченно развел руками, так что одна из пуговиц на пиджаке расстегнулась. — Понимаете, я ему то же самое говорил! Я несколько раз поднимал этот вопрос, и он обещал, что обязательно составит…

— Итак, завещания нет?

— Нет. Во всяком случае, в письменной форме.

— И это означает?..

— Да, это означает, впрочем, что все активы переходят к ближайшему наследнику… — Его взгляд остановился на Эйгиле, который сидел, зажав руки между колен, с выражением на лице, представлявшим собой нечто среднее между торжественностью и безудержной скукой. Было даже не совсем ясно, насколько он понял последние слова адвоката, хотя смысл был в том, что ему досталась солидная сумма в наследство от брата.

— После вычета налогов и… наших сборов.

Улыбка, которой сопровождались последние слова, позволяла предположить, что эти сборы окажутся немалыми. Но все же останется предостаточно на фруктовую плантацию на Канарских островах.

— Однако… — Адвокат заговорил другим тоном и одновременно повернул свой стул на девяносто градусов. Жест выглядел драматически и был, вероятно, отрепетирован в расчете на рассеянных и несговорчивых присяжных, подумал Валманн. — Однако мы получили на сохранение один документ от госпожи Хаммерсенг.

— Завещание? — опять вклинился Рюстен, который надеялся наконец положить конец самодовольной болтовне адвоката.

— Так сказать… — Адвокат Финк принял еще одну театральную позу. Он умел продолжать, если уж начал. — Так сказать, мы понятия не имеем. Речь идет о запечатанном конверте. И именно поэтому мы пригласили представителей полиции.

— Давайте посмотрим! — Рюстен протянул руку вперед. Адвокат лихорадочно порылся в документах, лежащих на блестящем столе, вытащил конверт и вручил его «представителю полиции» с такой торжественностью, как будто речь шла об оригинале норвежской Конституции.

— Хм! — Рюстен поднял конверт большого формата так, чтобы все могли увидеть надпись: «Моему сыну Клаусу Хаммерсенгу. Передать после моей смерти». — Хм! — еще раз крякнул Рюстен. На этот раз с сомнением в голосе. — Что будем делать?

— Мы конфискуем этот документ в качестве улики в проходящем расследовании, — быстро ответил Валманн. — Я уверен в том, что адвокат Финк не имеет возражений.

— Нет, конечно… Пожалуйста! — Адвокат замахал руками, как будто хотел откреститься от пресловутого конверта. — Я никогда не обсуждал этот вопрос детально с госпожой Хаммерсенг. Когда этот конверт попал к нам, она уже была очень больна. Нам принесла его ее подруга, соседка. Мы не будем мешать работе полиции.

— Я так и подумал, — сухо ответил Валманн.

Они провели в адвокатской конторе целый час своего драгоценного времени, хотя все можно было сделать и за пятнадцать минут. Не успел Валманн занять место за своим письменным столом, как в дверь постучали и на пороге показался Фейринг.

— Валманн?

— Ну что?

Он был не очень гостеприимен, впрочем, и не пытался. Однако коллега все равно вошел в комнату. На его обычно серьезной физиономии светилась довольная улыбка.

— Мы нашли машину.

— Какую машину?

— «Вольво». Белого цвета. Старая и поцарапанная. Она стояла на лесовозной дороге в километре к югу от хижины.

— Ее «вольво»?

— Так точно!

— Ты в этом уверен?

— Все совпадает: описание, отпечатки пальцев…

— Ты уже проверил отпечатки пальцев?

— Все можно успеть, если сильно захотеть…

— Еще что-нибудь?

— Машина полна всякого барахла. Похоже, она в ней жила.

— Точно.

— Там есть вещи, которые не могли принадлежать ей. Мужские вещи. Кое-что из одежды, книги, личные вещи. Технический отдел все это изучает. А еще мы нашли несколько писем…

— Писем?

— Адресованных Клаусу Хаммерсенгу.

— Точно?

— Валманн, — произнес Фейринг с легкой улыбкой. — Ты что совсем говорить разучился?

— Что будем делать с письмом?

Рюстен был весь в напряжении, что в общем было ему совсем несвойственно.

— Перво-наперво надо выяснить, — ответил Валманн и заговорщицки подмигнул, — к какому делу оно относится — к твоему или моему? Вилла или хижина? — Настроение у Валманна намного улучшилось после сообщения Фейринга: он почувствовал, что дело подвигается в его сторону наконец-то.

— Вот ты и разберись.