Валманн свернул к заправке в конце моста Стангебруа и заправил четверть бака.

Анита миновала Стуре Рее и ехала по поселку Станге Вестбюгд. Теперь у нее появилось чувство, что она на правильном пути. Она проехала по извилистой гравиевой дорожке в лесу, миновала несколько полян и небольших хуторов. А вот и табличка с надписью «Сёрум». Отсюда надо держаться правее, но круто не сворачивать. Она резко затормозила, увидев большую темную фигуру, которая вдруг вынырнула из лесу и загородила дорогу. Лошадь с небольшой тележкой двигалась ей навстречу. Как ни в чем не бывало. Как будто так и нужно. В тележке стоял молодой парнишка в голубой застиранной рубашке и комбинезоне. Длинное, серьезное лицо со светлыми растрепанными волосами. Он держал поводья в одной руке, как будто всю жизнь только этим и занимался. Он мог бы позировать для семейной фотографии тридцатых годов. Вся эта сцена так и дышала прошлым.

Так это Станге Вестбюгд?

Анита начала высматривать дорогу, где надо было свернуть направо.

Вот она!

Ее сразу было видно, хотя она состояла лишь из двух колесных следов у старой почти развалившейся изгороди. Через несколько дней она совсем зарастет травой. Стройные высокие березки по обеим сторонам дороги уже покрылись молодой листвой. Стоявшие за ними ели незаметно кивали, а кусты в придорожной канаве проводили по бокам ее «гольфа» своими длинными пальцами. Даже сидя в машине, она чувствовала, как природа отвоевывает свои потерянные рубежи и что человек не в силах этому воспрепятствовать.

«Гольф» медленно тащился по веткам и кочкам. Анита смотрела вперед. Там, у конца поля — того, что когда-то было полем — она должна была оставить машину. Оттуда надо было пройти пешком всего пятьдесят метров. Анита сгорала от нетерпения. Она увидела следы шин на мягкой обочине дороги. Но машины не было видно. Неужели он был здесь и уехал только потому, что она опоздала?

Она остановила машину, вышла, и крепкие лесные запахи ударили ей в нос, как сильные духи. Она глубоко вдохнула и направилась вперед. В лесной полутьме хижина казалась темным черным пятном. Чутье подсказывало ей уже в который раз, что она сумасшедшая, раз отважилась прийти сюда в одиночку и без оружия, чтобы встретиться с человеком, личность которого была известна лишь предположительно. Она отогнала эти мысли. Слишком много было поставлено на карту. Уж лучше думать о том, что она идет на встречу с Клаусом Хаммерсенгом. После всего того, что она о нем узнала, после всех бесед и чатовых сообщений, после того, что рассказал Юнфинн, а также не в последнюю очередь того, что она узнала из документов, он не мог быть человеком, представляющим опасность. Она была начеку, но не боялась. Однако рисковать все же не стоило.

Она подошла к хижине, стараясь ступать неслышно.

Около хижины было совсем тихо и не ощущалось никаких признаков жизни — ни звуков, ни света сквозь трещины в бревнах. Неужели она все-таки опоздала? Неужели он не поверил ей, почувствовал себя обманутым и удрал?

Она стояла перед входом в хижину. Юнфинн описывал ей это место, и он был прав — место казалось идиллическим. Даже в кромешной тьме она могла видеть, что низкая бревенчатая изба, «стаббюр» (амбар на сваях) и полуразвалившийся сеновал, кусок заросшего поля и сгнившая изгородь — все вместе производило впечатление заброшенного, но подлинного, истинно «норвежского» хутора. Идиллия. Национальная эстетика, которая не могла не волновать.

Однако именно с этой идиллией было связано убийство. По крайней мере, одно убийство. И не становилось легче от размышлений о старых временах, живших раньше людях, их упорном повседневном труде и старинных строительных традициях. В голову лезли скорее мысли о болезнях и нужде, бедности, жестокости и страданиях.

Дверь висела на одной петле. Она отодвинула ее и тихим голосом произнесла: «Алло! Здесь есть кто-нибудь?» Ответом были тишина и темнота. Внутри было пусто, но чувствовалось чье-то присутствие. Анита отбросила в сторону все неприятные ощущения и подумала, что, может быть, именно он опаздывает, может быть, его что-то задержало или что-то ему помешало. Наверное, надо войти и сесть, подождать немного, зажечь свет и подождать, хотя бы полчаса, прежде чем вернуться домой и признаться во всем Юнфинну. Сказать, что не только у него есть личные тайны и тяжкое бремя, которые трудно выложить даже близкому человеку. Им обоим предстояло еще многому научиться в их общей жизни, связанной с совместной работой в полиции. И учиться этому надо было вместе.

Сделав два шага от двери, она почувствовала еще сильнее чье-то присутствие. Анита не была суеверной, но ей казалось, что она ощущает дыхание живших здесь когда-то людей. Или это был запах просмоленных бревен и пыли. Маленькие окна выделялись на темном фоне, но пропускали мало света. Еще полминуты, и ее глаза привыкли к темноте, и она начала различать предметы. Сначала стол, потом скамью и перевернутый стул. А затем ноги, грязный белый носок на одной ноге, которая выскользнула из грязной кроссовки…

Анита затаила дыхание, но только на мгновение. В ней тотчас же проснулся полицейский. Кто-то лежит на полу, надо срочно действовать… Спички! Зажигалка! Черт возьми, ведь она же бросила курить!

Когда она нагнулась, встала на колени, чтобы лучше рассмотреть, и протянула руки, то ощутила пальцами неподвижное тело, кусок одежды и какой-то маленький тяжелый предмет. Надо поднять его, подумала она, но вдруг раздался сильный шум, как будто в дверь разом ворвались все звуки леса, как это случается перед грозой… И в тот же момент гром ударил ее в затылок, и она погрузилась в глубокую тьму, в небытие.

Валманн видел вверху светлую полоску неба, а впереди — дорогу. А между ними — темная стена леса, освещаемая светом передних фар. Он выскочил на проселочную дорогу. Здесь он знал каждый поворот и не боялся наскочить на встречную машину, на этой дороге опасность мог представлять лишь заблудившийся лось. У съезда на лужайку, которую использовали как парковку, он резко затормозил. Посредине блестел ярко-красный Анитин «гольф». Не погасив фары и не выключая мотора, он хлопнул дверью и пустился бежать. В темноте виднелась хижина, но в ней не горел свет. Только слабое, мерцающее зарево и запах дыма. Неужели кто-то затопил печь? Нет, нечего себя обманывать — в этом месте не было настроения для печки и уюта. Дым здесь означал только одно — огонь, а огонь означал пожар!

Горела входная дверь. Пламя лизало своим языком высохшую дверную коробку. Валманн отломал несколько еловых веток и бросился на борьбу с пламенем, чтобы попасть внутрь. Огонь еще не охватил стены, еще была надежда…

Он бил ветками направо и налево, но языки пламени били его в ответ, и он никак не мог пробить себе входное отверстие. В отчаянии он поднял руки перед лицом, подполз как можно ближе и изо всех сил ударил по двери. Она соскочила со своей единственной петли. Он поднял дверь над головой и бросил ее вовнутрь, получив таким образом необходимое входное отверстие. Натянув на голову куртку, он кинулся внутрь и пополз по полу, пока не наткнулся на лежащее на полу тело. Огонь уже охватил крышу. В свете пламени он узнал кожаную куртку.