серчай, она ж наверняка позлить тебя решила. Что с этих девок взять. Вон, у нас на соседнем хуторе жила…

— Достал ты со своими историями, — только и сказал Святослав, и это, отчего-то, полоснуло по самолюбию Власа больше, чем обвинения, которые он ожидал услыхать.

Нахохлившись, уснули и проспали до утра.

Проснувшись, обменялись только кивками. Святослав был не в духе, Влас все еще дулся. Но раз обещание дано, надо ехать к Волчьим горам. Ольга в их компании чувствовала себя, мягко говоря, не очень. Так распиналась Милорада в своей любви к Святославу, а сама-то! Нет, определенно, люди с любовью столкнувшиеся, враз мозги теряли. Иначе не объяснить было ни Кощеевы причуды, ни Милорадину жестокость. А ведь поют песни хвалебные любви этой, всякому желают. Это ли не жутко? На секунду Ольга даже почувствовала благодарность батюшке-Кощею за морок, защитивший ее от такой доли.

Но только на секунду, потому что стоило ей усесться на волчью спину и почувствовать, как спину ей подпирает крепкая грудь Святослава, по телу прокатилась дрожь. Еще чего не хватало.

Князь за ней поерзал, ища, куда бы деть руки. Влас недовольно заворчал и принялся переминаться с ноги на ногу.

— Я ж попросил!

— Может, лучше верхом? — спросил Святослав.

— Коня разорвут, а своего не тронут, — объяснила Ольга. Затем выдохнула, стиснула челюсти, словно ее пронзила острая боль, и предложила. — Просто придерживай меня. Не упадем.

Когда крепкие руки взялись за ее талию, Ольга зарылась пальцами в черный волчий мех. Угроза Милорады звенела в ушах, и Ольга попыталась отшутиться от себя самой. Вот еще, будет она кошачьего шипения бояться. Да и не любезничает она вовсе с чужим женихом, это просто нужно, чтоб с волчьей спины на бегу не свалиться. Вот только румянец по щекам предательски разлился, и девушке казалось, что пунцовые сполохи видно даже через платок, которым она укуталась по самые глаза.

— Уже ездила так? — прозвучал голос Святослава над ее ухом.

— Должно быть не сложнее, чем верхом, — повела плечом Ольга.

Волк сорвался с места, и девушка чуть не свалилась было от резкого толчка, но Святослав крепко прижал ее к себе, аж дух захватило. Но это от скорости было, конечно. Миг потребовался девушке, чтоб вспомнить, как дышать. Затем она наклонилась чуть вперед, прижала колени к волчьим бокам.

Мелкая снежная крошка летела в лицо, солнце вышло из-за облаков и плясало на хрустящем насте. От волчьих лап по снежно-ледяной корке разбегалась паутинка трещин. Морозный воздух толчками врывалась в грудь, вырывая кашель смешанный со смехом. На мгновение Ольга и позабыла, что под ней двоедушник, а позади балансирует молодой князь с глазами цвета талого льда. Было только ясное небо и ослепительный снег, ветер и смех, разливавшийся по равнине. Ольга прикрыла глаза, и чудилось ей, будто у нее выросли крылья. Будто расправит она их сейчас и унесется прочь. Руки, вцепившиеся в волчий загривок, расслабились, спина стала мягкой, как лебяжий пух. Ольга расправила плечи, вдохнула полной грудью, раскинула было руки, но опомнилась — княжьи объятия крепко удерживали ее на месте.

— Давай, — прошелестело у нее над ухом.

Ольга стиснула зубы и снова напрягла руки, но Святослав наклонился вперед, взял ее за запястье и мягко отвел его в сторону, позволяя стянутым черной перчаткой пальцам ловить ветер. Ольга засмеялась. Бархатистый смех Святослава вторил ей.

— Вы там совсем ошалели? — буркнул Влас, но без злости.

Ему и самому нравились эти мгновения, когда мир проносится перед глазами одним смазанным пятном, но в то же время волчий взор может различить каждую снежинку. И что-то первобытное разливается в груди: звериная жажда, желание бежать, нестись, гнать, а потом оказаться там, где сердце чувствует себя дома. Где спокойно и хорошо. И чем дальше они летели через снежную равнину, тем жарче разгоралось тепло в груди, а тревога и обида тонули в колючем снегу.

Если бы Ольга обернулась, она бы увидала, как разгорелись глаза Святослава. Искрами вспыхивала в них радость и восхищение от этого ледяного безмолвия. Длинная черная коса хлестала его по плечам, только успевай уворачиваться, но даже это сейчас казалось ему веселым. И тепло девичьего тела, которое он кожей чувствовал даже через перчатки, заставляло чувствовать себя живым, пьянило лучше пенной браги. Если б можно было на всю оставшуюся жизнь растянуть этот полет через равнину, в котором не было ни долга, ни клятвы, только ветер и снег, он бы отдал все, что у него было.

От этой мысли на сердце у Святослава потяжелело. Нет, так нельзя. Рука, придерживавшая запястье Ольги, обмякла. Свят стиснул зубы, напряг спину. Девушка, словно почуяв случившуюся с ним перемену, вся сжалась и попыталась отодвинуться вперед. На секунду ей показалось, что какое-то незнакомое тепло разлилось вокруг сердца.

«Ну уж нет!» — напомнила себе она. Не сейчас. Возможно, потом, когда все закончится, воспользуется она предложением Кощея, покинет черный терем и отправится к людям в купальную ночь через костры скакать, а потом с первым, кто приглянется, в укромном теньке миловаться. Может, и мужа себе раздобудет какого-нибудь. Правда, не прям уж какого-нибудь, а…

Она тряхнула головой, еще раз обещая себе подумать об этом потом.

Из-за горизонта наконец показались острые зубья Волчьих гор.

Серые пики с заснеженными макушками царапали небо. С каждым вдохом горная громада вытягивалась все выше и выше, пока не заполонила собой все пространство, доступное глазу. Казалось, исполинские горы давят на кощеевых посланцев своей вековой тяжестью. Какими бы маленькими себя ни чувствовали путешественники, захотелось сжаться, стать еще меньше, чтоб Волчьи горы не заметили их — назойливых блок, дерзнувших скакать по морозным утесам.

У самого подножья царила почти ночная темнота. Ветер несся из ущелий и растекался по долине, переплетался теченьями и пронзительно свистел. Влас сбавил шаг, прислушался к завываниям среди камней. Один протяжный звук, не похожий на многоголосье ветров, заставил его навострить уши.

— Туда? — спросил он, указывая в расщелину. Узкая, пройти в ней можно было разве что боком, стараясь делать не больше полувдоха.

— Тут ты наши глаза и уши, — предупредила Ольга, но все же спешилась. Прикрыла глаза. Для нее, как для жительницы кощеева двора, горы гудели угрозой.

Она опустилась на колени, сняла перчатки, открыла лицо и принялась шарить в снегу, пока пальцы не наткнулись на гладкий камешек. Ольга вытащила его на свет и, поднеся к губам, принялась шептать. Камешек согрелся от дыхания, и даже волнение гор приубавилось. Ольга осторожно, как младенца, положила заговоренный камень в снег, а с ним