Фантастическое жилище с полами из белой майолики, освещенное неоновыми лампами. Не забыли и о видеодомофоне. В бункер вели два входа, оба были отлично замаскированы. Дверей, в обычном понимании, действительно не было, их заменяли бетонные стены, отъезжающие в сторону. В случае угрозы обыска босс через люк в полу столовой попадал в сложную систему соединенных между собой тоннелей, всего их было одиннадцать, и они образовывали «редут», последнее убежище, куда по приказу Сандокана принесли несколько походных палаток. Бункер в бункере. Год и семь месяцев потратило Управление по расследованию деятельности мафии, чтобы в 1998 году поймать босса: все это время велось наблюдение из засады. В результате было принято решение разрушить стену, закрывавшую вход в укрытие. Уже после того, как Франческо Скьявоне сдался, нашли наконец главный вход, он находился в кладовке виллы на виа Салерно, между пустыми пластиковыми коробками и садовым инвентарем. В бункере было все необходимое для жизни. Два холодильника, забитых продуктами, которых хватило бы, по меньшей мере, шестерым на пару недель. На одной из стен располагалась мощная стереоустановка с видеомагнитофонами и проекторами. Криминальный отдел неаполитанской квестуры десять часов разбирался с охранной системой и аппаратурой, отвечающей за перекрытие обоих входов. В укрытии нашлась даже ванна с гидромассажем. Подземная берлога в лабиринте лазов и тоннелей.

Вальтер под землей не прятался. Несмотря на преследования полиции, он все равно приезжал на особо важные встречи. При свете дня возвращался домой в сопровождении телохранителей, будучи уверенным в неприступности своей виллы. Его арестовали благодаря случайности в результате обычной проверки. Как правило, полицейские и карабинеры по десять-двенадцать раз на дню заходят домой к родственникам беглецов, изучают обстановку, делают обыск, но в первую очередь давят на психику, убеждая хозяев не поддерживать скрывающегося от правосудия члена семьи. Синьора Скьявоне всегда вела себя с полицейскими любезно и одновременно дерзко. Невозмутимо предлагала чашку чая с печеньем, хотя в ответ на свое предложение всегда получала отказ. Но однажды вечером во время такого обхода жена Вальтера повела себя необычно: ее голос по домофону звучал крайне напряженно, дверь она открывала очень долго, и полицейские тотчас заподозрили неладное. Синьора Скьявоне ходила за ними по пятам по всей вилле, а не стояла, как раньше, внизу у лестницы, разговаривая так громко, что слышно было в любой части дома. В спальне на кровати нашли стопку выглаженных мужских рубашек, принадлежавших, судя по размеру, явно не сыну. Здесь был Вальтер. Он вернулся домой. Полицейские тотчас рассредоточились по вилле, разыскивая беглеца. Поймали его, когда он пытался перелезть через стену, которую сам велел построить, чтобы наглухо огородить свой дом. Попался как воришка, повиснув на гладкой поверхности и пытаясь нащупать ногой хоть какую-нибудь опору. Виллу сразу же конфисковали, но за шесть лет новый владелец так и не нашелся. Вальтер приказал своим людям позаботиться о его доме. Если он не мог принадлежать хозяину, то должен был быть разрушен. Или его, или ничей. Двери сорвали с петель, выломали рамы, разобрали паркет, сняли мраморные плиты на лестнице, демонтировали стоившие бешеных денег камины, сбили даже плитку в ванных комнатах, с корнем вырвали поручни из цельной древесины и светильники, вынесли кухонный гарнитур, антикварную мебель XIX века, стеклянные шкафы и картины. Напоследок Вальтер распорядился разбросать по дому покрышки, их подожгли, чтобы нанести непоправимый ущерб стенам, штукатурке и колоннам. В произошедшем можно разглядеть послание от босса. Единственным предметом, оставленным на месте и не пострадавшим при пожаре, оказалась ванна в зале на третьем этаже, любимое детище хозяина. Такой позавидовал бы и король. Она находилась на возвышении, состоявшем из трех ступеней, а вода текла из пасти позолоченного льва. Из большого стрельчатого окна открывался чудесный вид на сад. Ванна напоминала о могуществе Скьявоне как автора замысла, так и каморриста: будто художник уничтожил картину, но оставил на холсте свою подпись. Медленно прогуливаясь по «Голливуду», я пришел к мысли, что истории, воспринимавшиеся как выдумки и небылицы, на самом деле оказались правдой. Дорические капители, величественность постройки, двойной тимпан, ванна посреди комнаты и в первую очередь две парадные лестницы в точности соответствовали прототипам из фильма «Лицо со шрамом».

Я бродил по закопченным комнатам и ощущал, как все внутренние органы увеличились и слились в одно большое сердце. Его биение отдавалось в каждой клеточке моего тела все сильнее и сильнее. Стараясь унять волнение, я глубоко дышал, во рту пересохло. Если бы кто-нибудь из каморристов, присматривавших за виллой, обнаружил непрошеного гостя, то мне бы не поздоровилось: здесь можно было орать во всю глотку, и никто не услышал бы. Но мое вторжение либо осталось незамеченным, либо вилла больше никому не принадлежала. Меня пронизывала пульсирующая ярость, перед глазами вставали размытые видения, сливавшиеся в одну картину: друзья-иммигранты, новоиспеченные члены клана и солдаты, неспешные вечера в этих пустынных краях, отсутствие каких-либо занятий помимо бизнеса, насквозь коррумпированные политики, империи, зародившиеся на севере Италии или в Европе, а на юге представленные исключительно мусором и диоксином. Я почувствовал, что сейчас взорвусь. Требовалось излить на кого-то свою злобу. Искушение было непреодолимым. Я поднялся по ступеням, встал на бортик ванны и помочился в нее. Пусть поступок и идиотский, но мне сразу же стало легче. Вилла являла собой подтверждение «общего места», материализовавшийся миф. Мне все казалось, что сейчас в дверях появится Тони Монтана и самоуверенно, с наглой усмешкой заявит: «Всё, что у меня есть в этой жизни, — мои яйца и мое слово. Зато за эти две вещи я отвечаю, вам понятно?» Быть может, Вальтер мечтал умереть как Монтана, попав под ураганный огонь и рухнув с лестницы на пол в вестибюле, но вместо этого его ожидала тюремная камера и базедова болезнь, разрушавшая глаза и повышавшая кровяное давление до критического уровня.

Кинематограф уже не обращается к жизни мафии в поисках интересных сюжетов. Теперь все наоборот. Будущие боссы не следуют традиционной манере поведения, не проводят дни напролет на улице, ориентируясь на местных главарей, не носят в кармане нож, не могут похвастаться шрамами на лице. Они смотрят телевизор, учатся, ходят в университет, получают дипломы, ездят за границу и в первую очередь изучают механизмы инвестирования. Лучший пример — фильм «Крестный отец». Никто в самих преступных организациях, как в сицилийских, так и кампанийских, этот термин — дословный перевод английского Godfather — никогда не использовал. Главу семьи или члена клана называли «собратом». Но после выхода фильма представители живших в США мафиозных семей итальянского происхождения обратили внимание на неологизм и заменили им уже вышедшего из моды «собрата». Молодые италоамериканцы, связанные с мафией, подражали своим кумирам: носили темные очки и костюмы в тонкую полоску, цитировали легендарные фразы. Босс Джон Готти во всем хотел походить на дона Вито Корлеоне. А Лучано Лиджа, босс коза ностра, специально фотографировался с выдвинутой вперед челюстью, как у героя из «Крестного отца».

Прототипом для Марио Пьюзо послужил не сицилийский мафиозо, а история и внешний вид Альфонсо Тьери, босса Пиньясекки, рынка в историческом центре Неаполя. После смерти Чарльза Гамбино он возглавил союз итальянских мафиозных семей в Америке. Неаполитанский босс Антонио Спавоне — Каналья, связанный с Тьери, заявил в интервью одной американской газете: «Сицилийцы приучили всех, что надо молчать и быть тише воды ниже травы, неаполитанцы же показали миру, как надо командовать. Сразу показать, кто здесь главный, а не нюни распускать». Источник большей части архетипов криминального мира и концентрата мафиозной харизмы находился в Кампании, на участке всего в несколько километров. Аль Капоне родом из этой области, его семья жила в городе Кастелламаре-ди-Стабия. Он первым из боссов стал прототипом киногероя. Его прозвище, полученное из-за изуродованной щеки, — Лицо Со Шрамом — известно по фильму Брайана де Пальмы 1983 года о кубинском мафиозо, но еще раньше, в 1932 году, оно было использовано в названии картины Говарда Хоукса. Аль Капоне приезжал в сопровождении охраны на съемочную площадку, когда намечались натурные съемки или сцены перестрелок, чтобы помочь советом. Босс следил, чтобы образ Тони Камонте — списанного с него персонажа Лица Со Шрамом — не опошлили. Он хотел во всем походить на Тони Камонте, ведь после выхода фильма именно киногероя стали бы воспринимать как истинного Капоне, а не наоборот.