Коля распластался на кровати.

– Из-за тебя весь свитер мокрый, – услышал он ворчание. – Отвернись и лежи тихо!

Она скинула сапоги, стянула свитер, оставшись в черной с кружевом сорочке, заправленной в джинсы, повесила свитер у печки. Вернулась на кровать и с маху села верхом.

– Терпи, казак, атаманом будешь! – С силой нажала точку на лопатке.

– А-а! – заорал Коля.

– Терпи, мозги надо переключить на лечение. – Изящный пальчик впился в мышцу и завибрировал. Точки на теле, прикосновение к которым вызывало едва переносимую боль, она находила с исключительной ловкостью. Коля извелся. Когда начался сам массаж, он сжимался при каждом захвате и кричал. Спина раскраснелась и протестовала.

– У тебя и массаж! Ты клиентов быстро от салона отвадишь. Долго еще?

– Подожди немного, не нарушай мне процесс.

Ника прекратила «процесс» сама. Она нежно похлопала ладошкой по красной спине. Пальцы побежали по Колиной коже, по позвоночнику, забегали на шею и волосы. Она нежно пощипывала, поглаживала, опять пробегалась пятерней подушечек пальцев вниз, на поясницу и обратно. Кожа вздрагивала, расслаблялась и исчезала из сознания в местах, где она только что протестовала против боли. Коля вспомнил Лори с ее ласковым движением по телу, размяк, сопел и не желал, чтобы «процесс» прекратился. Лорины губы, Лорины мягкие волосы, руки, ноги… Болезненная дрожь ушла, как не бывало. Дрожь начиналась другая.

Ника смочила водкой руку и принялась растирать. Терла до покраснения, до теплоты. Просила Колю перевернуться. Спина и грудь горели от ее упорных стараний. Она остановилась, накрыла Колю простыней.

– Что тебя в такую холодину понесло голого? – спросила заботливо, как маленького.

– Люблю риск! – сказал он и выдал сентенцию, о которой никогда не думал. – Чего она, жизнь, стоит, если не рисковать!

Она посмотрела в его глаза странным погасшим взглядом, тихо произнесла:

– Один у меня дорисковался и в кювете успокоился. Я говорила…

Ника замолчала, всхлипнула, опустилась на Колину грудь, заплакала и в исступлении приникла губами к простыне. Коля поцеловал ее в голову, в шею, высвободил из-под простыни руку, обнял, пытался вытереть носом и щекой слезы на ее лице…

– Коля, ты так на моего Павла похож… – прошептала она.

Они соединились в горячих объятиях, переполненные ожившими ощущениями любви с теми, кого любили. У каждого была своя половина. Изголодавшиеся тела опустошились без страсти.

– Паша… Прости! – беззвучно прошелестели женские губы.

Он лежал молча, закрыв глаза. Некоторое время они слушали порывы ветра, обнявшись, не сказав друг другу ни слова, так и заснули, вспоминая каждый свое.

…Коля проснулся от запаха кофе. В тусклом свете утра Ника стояла у плитки и мешала в кастрюльке ложкой. Была в свитере, джинсах и сапогах. Затянутые назад волосы обнажили красивую крутизну головы с ровными скулами. Метели не было. Стояла тишина.

– Ты – не он, – произнесла она ожесточенно. – Слава богу! Я успокоилась. Не знаешь, что к женщине не надо приставать. Можно женщину ухаживаниями так измучить, что она сама пристанет.

– Не хочу я никого мучить, – трезво сказал Коля и сел за стол. – Я люблю взаимное удовольствие, – и протянул руку к ее бедру. – Ника!

Она резко отстранилась, подняла голову.

– Ненавижу себя! Дачный романчик не для меня…

Посторонний звук отвлек ее. Она подняла голову, прислушалась.

– Что это?

Из-за стены слышались редкие тихие удары, прилетающие из-за забора соседнего участка.

– Сам не пойму. Иногда бахают. То ли дрова колют, то ли ковер выбивают – не могу определить. Давай сходим в дом, посмотрим с балкона. Давно собираюсь.

– Пойдем посмотрим, да я двинусь к себе.

– А кофе?

– Я выпила чашку, спасибо. – Ника надела дубленку.

Они вошли в холодный дом, поднялись на верхний этаж и вышли на занесенный снегом балкончик. Среди деревьев на соседнем участке стоял мужчина в дубленке и пыжиковой шапке. Он стрелял из пистолета в щиток, установленный перед занесенным снегом погребом. Выстрелы были редкими и глухими. На пистолете стоял глушитель. Стрелок больше приспосабливался к выстрелу, чем стрелял. Вскидывал руку, целился, приседал, прохаживался. В глубине, из-за дома, выглядывал серебристый багажник иномарки.

– Наверно, бывший военный, – сказал Коля. – Скучает по делу. Надо бы с ним познакомиться.

– Я бы не стала.

– Почему?

– Ненавижу мужчин с оружием. Павел бросился стреляться, когда я сказала, что я уйду. Перепугал на всю жизнь.

Ночью Коля «стрелялся».

«Он стоял в тельняшке на коврике, в руке сверкал Кларин револьвер, приставленный к виску. «Салон красоты» онемел от страха. Все клиенты и мастера прижали в ужасе руки к открытому рту. Только один клиент блестел глазками.

– Тише, тише, дайте человеку застрелиться! – требовал в полной тишине.

Коля посмотрел на Лори. У той на лице были одни глаза. Взгляд – не описать.

– Сейчас проверим, кто из нас прав! – сказал он, прищурившись. Коля опустил револьвер и другой рукой крутанул барабан. – Если ты, мне нечего делать на этом свете. Если я…

Лори не выдержала, бросилась к нему, повисла на руке.

– Нет, Амор! – кричала. – Нет!

Руку к револьверу не тянула, боялась спровоцировать. Держа маленькую Лори на предплечье, Коля уперся взглядом в ее глаза.

– Зачем я тебе нужен? – хрипел он и театрально таращился.

Лори закричала. Коля нажал на курок. Звук, как удар по деревяшке, повторился несколько раз. Осталось только Лорино лицо с расширенными глазами».

Громкий стук в калитку разбудил Колю спозаранку. Было солнечное утро. Он открыл дверь и увидел старика с почтовой сумкой.

– Эсмеральдов тут проживает?

– Я – Эсмеральдов, – ответил Коля с безумными глазами.

– Всегда передаю в руки, если что ценное. – Старик вытащил из сумки белый конверт.

Колино сердце учащенно забилось.

– Смотрю, по-иностранному написано. Думаю, ценное.

– Ценное, ценное, – подтвердил Коля и попытался открыть конверт прямо на улице, забыв о старике.

Почтальон не уходил. Коля взглянул на него.

– Хозяин тут, Ростислав Иваныч, поди уже генерал-лейтенант. Что-то не видно. Жив ли?

– Жив, – придумал Коля.

– Слава богу. Добрый человек, угощал меня всегда.

Коля посмотрел на деда и засуетился.

– О, погоди, дед! Я спросонья соображаю туго. А тут это письмо… – Коля вбежал в дом, схватил бутылку коньяка, набухал граненый стакан, вынес на улицу и протянул почтальону. – Спасибо, что принес.