наши были не связаны, поэтому, я прихватил им ноги и руки пластиковыми стяжками, которые всегда ношу с собой, когда собираюсь куда-нибудь далеко. Начать я решил с Эркина, но Фарида тоже привёл в чувство, чтобы он не пропустил самого интересного, а чтобы он не мешал, заткнул ему рот кляпом, которую соорудил из его же кепки.

— Ну что, граждане бандиты, — сказал я, присев возле Эркина на корточки, — будем раскаиваться, или желаете помучиться для начала?

Глаза у Эркина стали очень большими, когда он очнулся, и понял, что связан, и рядом сидит человек, которого он определённо видел на экранах телевизоров. Передачу о том, как в Америке этот головорез, в прямом смысле, снял голову военному, а потом оставил послание, показывали во всех странах. Узбекистан не стал исключением. А ещё он видел его работу в Свердловске, и тогда эта деятельность очень напугала многих, в том числе и Эркина, хоть и происходило это в другом государстве. Эркин не питал иллюзий на эту тему. Он понимал, что если «Белой Стреле» будет необходимо, то их не остановит никакая граница. И тут он понял, что хотел сказать ему Фарид, когда сказал, что он вспомнил, где видел эти катаны. Но теперь поздно пить боржоми, почки отказали. И, похоже, что не только почки. Кишечник тоже отказал, и он это сделал в первую очередь. Возле Эркина появился отчётливый запах сортира. Он хотел что-то сказать, открывая рот, и в то же время боялся этого, сразу его закрывая, крутил головой в отрицательном жесте, потом сразу же кивал. Из его рта доносились какие-то нечленораздельные слова. Будто он в один момент превратился в глухонемого. Фарид, по сравнению с ним, выглядел более достойно. В штаны он не сходил, а даже чуть переместился в сторону от Эркина, видимо запах не понравился. Бежать он не пытался. Во-первых, ноги скованы, а во-вторых — он просто не видел смысла в этом. Если человек, который вот только несколько минут назад, был связан и без сознания, а теперь всё, наоборот, причём он даже не понял, как это произошло, то пытаться что-то сделать со связанными руками и ногами — абсолютно бессмысленно. Он опустил голову, и успокоился, смирившись со своей участью. Возмездие, за все грехи, его догнало. Теперь самому придётся испытать на себе то, что привык делать с другими людьми.

— Ну что же ты, Эркин, — наотмашь хлестнул я его ладошкой, — что же вы все сразу обгадиться торопитесь? Успокойся, или ещё раз получишь.

Эркин перестал крутить головой, и уставился мне в глаза. Размер глаз при этом не уменьшился.

— Отвечай на мои вопросы, — начал я его инструктировать, — спокойно и обстоятельно. Смотри на камеру. На меня смотреть не обязательно. Вот, хорошо. Я думаю, что ты уже понял, с кем имеешь дело, так, нет? — После этих слов, Эркин кивнул головой, и опустил глаза.

— Смотри на камеру, говорю, — прикрикнул я на него, — вот, хорошо. Ну, раз ты понял, тогда скажу так. Если говоришь правду, я тебя не трогаю, если соврёшь, то тебе будет очень больно. Я могу видеть, правду ты говоришь, или нет. Если будешь говорить правду, то потом ты умрёшь быстро и безболезненно. Обещаю. Но в любом случае, ты умрёшь. Как ты будешь умирать, выбирать тебе. Ты понял? Вот и хорошо. Первый вопрос: как давно вы занимаетесь похищением людей?

— У меня это в первый раз, — начал он мне врать, всё это время я смотрел на него взглядом ра-хат, и поэтому сразу распознал ложь, — клянусь своей матерью.

Я вытащил, из-за плеча катану, и одним движением вогнал её в правую стопу ноги, пригвоздив её к земле. Всё это я проделал молниеносно, зафиксировать, что произошло на самом деле, могла бы только высокоскоростная камера, а у нас обычная. Но эффект был впечатляющий. Через пару секунд, когда Эркин понял, что произошло, он заорал, словно я у него член отрубил.

— Заткнись, — хлестнул я его ладошкой, — или я сейчас тебе эту стопу совсем отрежу, чтобы она у тебя не болела. — Крик сразу смолк. Теперь Эркин понял, что я своих слов на ветер не бросаю, и скорей всего, придётся всюду говорить только правду, а он уже отвык от этого. Это же так не практично. Когда врёшь, больше шансов, что будешь богатым, а правда только увеличивает скорбь. Но делать нечего, выбора ему не оставили. Не терять же при каждом вопросе по части тела.

— Ещё раз спрашиваю, — приступил я к дальнейшему допросу после того, как стало тихо, — как долго ты похищаешь людей?

— Лично я занимаюсь этим пять лет, — попытался опустить он голову, но я его снова хлестнул ладошкой и показал, что смотреть надо в камеру, — меня Фарид к этому привлёк. После того, как я женился на его дочери. Сам он занимался этим и раньше. Сколько времени — я не знаю.

— Хорошо, — похвалил я его, — пока ты говоришь правду. Вот видишь, как приятно говорить правду, никакой боли. Ладно, давай дальше. Сколько человек за эти пять лет похитил лично ты?

— Я не считал, — хотел скрыть от меня реальную цифру Эркин, но увидев, что взгляд у меня изменился, резко решил поправиться, — в год мы похищали примерно около двух сотен человек. Мы вдвоём. За пять лет выходит что-то около тысячи.

— Сколько вы получали денег за похищенных людей?

— Сейчас нам платят тысячу за человека, но раньше платили меньше. Кроме того, мы можем брать у жертв деньги и вещи, если они у них были.

— Значит, только ты, заработал на этом, около полумиллиона рублей?

— Да, наверно так, — кивнул он головой, — я особо не считал.

— Куда ты тратил деньги? Полмиллиона даже для России очень большие деньги.

— Дом построил красивый, — пожал он плечами, — любовницам много давал. У меня, в наличке, никогда деньги не задерживались. На наркотики уходили, на спиртное, на шлюх, на развлечения.

— Куда девали потом людей?

— Фарид увозил их потом на своей машине. Я только сегодня узнал, зачем мы людей похищаем.

— И зачем же?

— Они как рабы где-то работают, хлопок собирают, потом умирают от недоедания. Или их убивают потом, когда урожай уже собран.

— И что, тебя никогда не занимал вопрос, что происходит с теми людьми, которых вы похищаете?

— Нет, мне это было не интересно. Похищаем, нам за это деньги платят, значит, кому-то это было нужно. А