– Попросить нашей помощи, – договорил майор за нее. – Конечно, мы вам поможем, и с радостью! Просто назовите его имя и все, что вам известно о нем, а мы закончим все остальное. Можете положиться на нас. Разве не так, Эдит?

– Безусловно, – уверенно кивнула подруга Эстер. – Я научилась весьма хорошо разыскивать всякие сведения… в литературе, конечно, – грустная улыбка на длинноносом лице молодой женщины изображала понимание разницы между ее бумажными исследованиями и расследованиями, которыми занималась мисс Лэттерли. – Вашего доктора, бесспорно, лучше всего знают в тех госпиталях, где он работал. Но выяснить, какие это больницы, нетрудно: кое-кто из видных медиков ведет всякие списки. – Она уселась чуть поудобнее. – Однако сперва расскажи нам о себе. Как у тебя идут дела? Ты кажешься такой усталой…

– Я прикажу принести чай, – решительно сказал хозяин дома. – Вам наверняка хочется пить. Сегодня ужасно жарко, и, без сомнения, вам пришлось пройти пешком хотя бы часть пути. Не угодно ли сэндвичей с огурцом? Или, быть может, с томатом? Как я помню, вы всегда предпочитали томаты.

– С удовольствием. – Эстер хотела не столько подкрепиться, сколько задержаться подольше в этом приветливом и уютном доме. Она поглядела на майора и улыбнулась. – Как приятно, что вы помните подобные мелочи!

Ее бывший подопечный чуть покраснел и с заметным удовольствием отправился позаботиться о гостье.

– А теперь расскажи мне, – вновь проговорила Эдит, – все интересное, что случилось с тобой со времени нашей последней встречи.

Ее подруга шевельнулась, поуютнее устраиваясь в кресле, и приступила к рассказу.

Примерно в то же самое время, когда мисс Лэттерли наслаждалась чаем и сэндвичами в обществе Эдит и майора, Калландра взяла элегантный – тоненький, как вафля, – кусочек хлеба с маслом в саду у леди Филомены Стэнхоуп. Миссис Дэвьет не любила летние приемы (еще меньше ей нравились их завсегдатаи), но явилась сюда, чтобы повстречаться с дочерью сэра Герберта, о которой Эстер слышала от него: с девушкой, изуродованной на всю жизнь неудачным абортом. Уже от одной мысли об этой драме Калландра ощущала легкую дурноту. Вокруг позвякивали чашки и бокалы, раздавались негромкие голоса и смех, шелестели и посвистывали юбки… Среди гостей расхаживали лакеи с запотевшими бутылками шампанского и высокими бокалами ледяного лимонада. Служанки в кружевных фартуках и накрахмаленных наголовниках разносили блюда с сэндвичами, крошечными печеньями и пирожками. Неподалеку одна титулованная гостья отпустила тонкую шутку, и все вокруг рассмеялись. На этот смех повернулись головы остальных гостей.

Приглашения леди Дэвьет добилась с трудом: она не была знакома с женой доктора Стэнхоупа, женщиной домашней, предпочитавшей светским развлечениям общество своих семерых детей. К светской жизни она обращалась не чаще, чем требовалось, чтобы поддержать репутацию мужа, и старалась вести себя так, чтобы обращать на себя поменьше внимания.

Прием в саду позволял хозяйке разом избавиться от многих обязательств. Она не была накоротке со всеми, кто входил в список приглашенных, и потому не удивилась, обнаружив у себя леди Калландру. Быть может, леди Стэнхоуп отнесла ее к числу тех, чьим гостеприимством воспользовалась сама, но забыла об этом, а теперь пригласила, чтобы отплатить долг.

Миссис Дэвьет явилась в сопровождении одного их общего друга, на которого могла сослаться, не входя в объяснения.

Ей пришлось одеться куда более официально, чем хотелось бы. Служанка Калландры, создание уютное и уживчивое, проработавшая у нее многие годы, всегда считала прическу очень трудным делом, поскольку не была одарена природными способностями к этому ремеслу. Тем не менее она могла похвастаться великолепным характером и здоровьем, превосходным чувством юмора и безупречной верностью. Поскольку ее госпожу редко заботило состояние собственных волос, достоинства служанки перевешивали ее недостатки.

Однако сегодня Калландра нашла, что та совершенно не умеет обращаться с заколками и гребешками. Могло показаться, что леди Дэвьет прибыла на прием верхом на коне: каждый раз, когда она пыталась рукой поправить непослушную прядь, положение становилось лишь хуже, если подобное было еще возможно, и тем привлекало к ней больше внимания.

Калландра была одета в неброское серое платье с белой оторочкой. Впрочем, этот не слишком модный наряд шел ей, что в ее возрасте было куда существеннее.

Она не вполне отчетливо понимала, чего именно хочет добиться этим визитом. В любом, даже самом непринужденном и дружеском разговоре с юной Викторией Стэнхоуп, если он состоится, она не могла бы спросить девушку, кто делал ей столь трагически закончившуюся операцию и какие деньги с нее взяли за это деяние, назвать подобный поступок услугой было едва ли возможно.

Леди Дэвьет стояла на краю лужайки, возле травянистой клумбы, где цвел дельфиниум, полыхали пионы и отцветали уже лысеющие маки. Кое-где распространяли благоухание голубая вероника и кошачья мята. Калландра ощущала себя не на своем месте. Незачем было сюда приходить… Она уже подумывала о приемлемом предлоге, чтобы оставить прием, когда с ней завел беседу пожилой джентльмен, стремившийся объяснить ей во всех подробностях собственные теории разведения гвоздики и стремившийся удостовериться в том, что она сможет дать своему садовнику точные наставления по обращению с рассадой.

Три раза Калландра пыталась сказать, что ее садовник вполне справляется со своим делом, но энтузиазм ее собеседника был непобедим. Словом, через четверть часа она наконец сумела от него отделаться и внезапно оказалась лицом к лицу с молодым Артуром Стэнхоупом, старшим сыном сэра Герберта. Этому высокому молодому человеку, обладавшему довольно хилым сложением, с гладкими каштановыми волосами, было около девятнадцати, и он выполнял обязанности хозяина на приеме, который давала его мать. Уйти от него просто так было бы бессердечно. Пришлось отвечать на все его вежливые вопросы, стараясь не потерять нить бессмысленного разговора.

Калландра произносила свои «да» и «нет» как будто бы в нужные моменты, когда вдруг увидела в нескольких ярдах от себя девушку лет семнадцати, очень худую и явно неловко ступавшую: она словно бы прихрамывала. Хорошо сшитое искусным портным сиреневое платье не могло спрятать натянутого выражения ее лица и теней, залегших у нее под глазами. На своем веку леди Дэвьет видела достаточно инвалидов и немедленно распознала признаки боли: девушке явно было трудно стоять.

– Простите… – не думая, перебила Калландра Артура Стэнхоупа.

– Э? – Тот казался удивленным. – Да?

– Похоже, эта молодая леди ожидает вас. – Гостья показала ему на девушку в сиреневом платье.

Обернувшись, Артур проследил за ее взором. На лице юноши проступила смесь эмоций: смущение, напряженность, раздражение и нежность.

– О, это моя сестра… Виктория, подойди, поздоровайся с леди Калландрой Девьет.

Мисс Стэнхоуп медлила, но внимание гостьи было обращено к ней, и ей пришлось выполнять свои обязанности.