рядом с ним – азиат со зверской прищуренной рожей в светло-зеленом костюме. К счастью, они не смотрели на господина Декоратора, но лишь на фреску, и он быстро спрятал клинок в рукаве.

Седовласый говорил по-французски, и Декоратор понимал все, что тот говорит, все до единого слова. Отец Луиджи, очевидно, французского не знал, так что, повернувшись на голос, лишь благосклонно взирал на говорливого иностранца.

– Создал ее Таддео Гадди, называется она «Мадонна дель Парто», – продолжал между тем иноземец уверенно, словно завзятый чичероне. – Перевести это название, исходя из нашей традиции, не так-то просто: беременная Мадонна, Мадонна на сносях, Мадонна в ожидании – все будет звучать не совсем корректно. К счастью, в точном переводе нет необходимости, достаточно бросить взгляд на сам образ – и все становится ясно без объяснений. К слову сказать, у этой фрески любопытная история. Она не всегда была в этом храме, ее переместили сюда в 1785 году из церкви Сан-Пьер Маджоре…

Услышав из уст иностранца название фрески и имя ее создателя, отец Луиджи удовлетворенно кивнул и направился к алтарю. Декоратор, уже успевший прийти в себя, лишь мысленно выбранился. Проклятье, такой был удобный момент! Если бы не эти два дуралея, священник уже лежал бы на полу с ножом в спине, а он омывал бы руки в его крови. Впрочем, может быть, они сейчас уйдут, и он тогда вернется к своему блестящему плану. Конечно, второго такого шанса ему не подвернется, придется действовать грубее и прямолинейнее, в лоб, но главное – результат, все остальное – детали. Что ж, он подождет, время еще есть, главное, чтобы незваные гости убрались отсюда поскорее. Но как это сделать? Может быть, попробовать их выпроводить?

Декоратор сделал недовольное лицо и по-французски обратился к седовласому.

– Мсье, не знаю, откуда вы приехали, но могу вам сказать, что это храм, а не картинная галерея, и проводить здесь экскурсии – кощунственно и оскорбительно. Для вас было бы лучше всего покинуть церковь и не осквернять ее своим присутствием.

Услышав такое, косоглазый азиат посмотрел на него весьма звероообразно. Однако его седоволосый спутник лишь улыбнулся и спросил с интересом:

– Вот как? Мои речи оскорбляют веру? А ее не оскорбляет тот факт, что вы пришли в церковь с кинжалом, который, очевидно, намеревались применить, если бы мы не помешали вам своим неожиданным появлением?

Декоратор похолодел. Черт побери, он совсем забыл про нож! Лезвие его скрывал рукав, но ладонь обнимала ручку. Видимо, проклятый иностранец все-таки заметил тот момент, когда он замахнулся на отца Луиджи.

Декоратор сделал быстрый шаг назад, намереваясь со всей возможной скоростью ретироваться, но неожиданно натолкнулся спиной на что-то очень твердое, видимо, колонну. Недоумевая, откуда у него за спиной образовалась колонна, он обернулся и увидел страшную оскаленную рожу азиата, который только что стоял напротив него и вдруг каким-то чудесным образом успел переместиться ему за спину.

Его застукали! Сейчас его сдадут полиции, и чудо уже никогда не случится! Нет, этого нельзя допустить. Если проклятые иностранцы встанут у него на пути, они об этом пожалеют! Два точных удара ножом – и они лягут рядом, а спустя полминуты к ним присоединится и отец Луиджи.

Декоратор хотел ударить седовласого не замахиваясь, снизу, прямо в горло, но внезапно почувствовал, что руки ему не подчиняются. Он опустил голову вниз и с содроганием увидел, что рук у него больше нет.

В следующий миг, однако в голове его прояснилось, и он понял, что руки его никуда не делись, просто хитрый азиат ловко завернул их ему за спину. И, кроме того, не теряя времени, мягко, но очень сноровисто вытащил из руки Декоратора нож.

Отец Луиджи, обеспокоенный суетой, возникшей в другом конце храма, уже посматривал на них с тревогой. Что делать, лихорадочно думал Декоратор, может быть, позвать его на помощь? Они не посмеют убить его прямо на глазах у священника.

«Но ты же чуть не убил его прямо в храме, ты же посмел, – неожиданно зазвучал в голове его чей-то чужой голос. – Почему же они не посмеют убить тебя, раз они явились за тобой?!»

Не совсем понятно было, кто были эти самые они, и что им от него вообще нужно, но в целом голос, кажется, был прав. Пока Декоратор размышлял, седовласый решительно взял дело в свои руки.

– Вы – синьор Винченцо Перуджа, и нам нужно поговорить, – негромко сказал он.

Разоблаченный Декоратор вздрогнул. Да, они пришли именно за ним, тут не может быть никаких сомнений, они даже знают, как его зовут. Следовательно, медлить нельзя, пора звать на помощь.

Он открыл было рот, но седоволосый быстро шепнул.

– Мы знаем, что вы украли «Джоконду». Поднимете шум – сдадим вас полиции.

Крик застрял в глотке Декоратора, так и не выйдя наружу.

– Нам нужно поговорить, – продолжал удивительный господин, – только поговорить – и ничего больше. Следуйте за мной.

Отец Луиджи тем временем, очевидно, убедился в том, что происходит что-то неладное, и возвысил голос.

– Синьор Перуджа, у вас все в порядке? Кто эти господа?

– В ваших интересах, – не разжимая губ, шепнул седоволосый, а ужасный Ганцзалин так сдавил ему запястья, что у Перуджи даже язык онемел.

Он откашлялся и пошевелил губами.

– Все… все в порядке, – хрипло произнес он. – Эти синьоры – мои добрые друзья.

С этими словами он направился к выходу, сопровождаемый своими неожиданными и страшными спутниками. Отец Луиджи провожал их задумчивым взглядом.

На улице Ганцзалин, все время придерживавший Винченцо, наконец, выпустил его руку.

– Позвольте представиться, – сказал седовласый, – меня зовут Нестор Загорский, я – русский дипломат. А это – мой помощник Ганцзалин. Он китаец.

Перуджа нервно сглотнул: так они не полицейские?

– Нет, мы не полицейские, – отвечал Загорский, – так что беспокоиться вам не о чем. Но у нас есть к вам очень важный разговор. С вашего позволения, давайте отправимся прямо к вам домой и там мирно побеседуем с глазу на глаз.

Перуджа помертвел. К нему домой? Это невозможно, совершенно невозможно. Там не убрано… и вообще.

– Я так и думал, – с торжеством сказал Ганцзалин. – Картину он хранит дома. Надо было сразу брать его у подъезда, а не таскаться за ним по всему городу, надеясь, что он выведет нас к какому-то не существующему в природе тайнику.

Загорский заметил, что хранить картину дома – поступок весьма неосторожный, он бы на месте синьора Перуджи так не поступал. Как бы там ни было, сейчас они отправятся к нему домой, а дальше будут действовать по