Из доклада Нью-Йоркской медицинской академии, декабрь 1956 г.

Бензодиазепины остаются ведущим фармацевтическим средством от тревожности уже больше половины века. Однако лишь в конце 1970‑х гг. итальянский нейробиолог Эрминио Коста – еще один заслуженный сотрудник лаборатории Стива Броди в Национальном институте здоровья – наконец определил их отличительный химический механизм: они воздействуют на нейромедиатор под названием гамма-аминомасляная кислота (ГАМК), которая тормозит частоту нейронных выстрелов.

Краткая и упрощенная нейробиологическая справка: нейромедиатор глутамат возбуждает нейроны, заставляя их выстреливать чаще, а ГАМК, наоборот, тормозит нейроны, замедляя выстрелы и успокаивая нейронную активность в мозге. (Если глутамат – это главная педаль газа для нервных контуров мозга, то ГАМК – главный тормоз.) Коста обнаружил, что бензодиазепины связываются с имеющимися на каждом нейроне рецепторами ГАМК, усиливая тормозящее действие ГАМК и подавляя активность центральной нервной системы. Связываясь с рецепторами ГАМК, бензодиазепины меняют их молекулярную структуру, продлевая действие сигнала ГАМК, что, в свою очередь, продлевает замедление нейронных выстрелов, успокаивая активность в мозге.

Вооружившись этими азами нейробиологии, я придумал для себя удобную метафору, объясняющую, как возникает в моем мозге тревожность и как ее уменьшает ксанакс. Когда тревожность растет, вегетативная нервная система входит в режим «борьбы или бегства», мысли пускаются в пляс, в голове крутятся разные страшные сценарии, тело не слушается. В этот момент, как мне представляется, нейронные выстрелы в синапсах набирают обороты, как у перегревающегося двигателя. Я принимаю ксанакс и полчаса спустя, если повезет, почти физически ощущаю, как система ГАМК давит на тормоз, а бензодиазепины связываются с рецепторами и замедляют нейронные выстрелы. Все… постепенно… успокаивается.

Картина, разумеется, сильно упрощена. Можно ли в самом деле свести тревожность к плотности перекрытия моих хлор-ионных каналов или скорости нейронных выстрелов в миндалевидном теле? В какой-то степени – да, можно. Частота нейронных выстрелов в миндалевидном теле почти напрямую соответствует интенсивности ощущения тревоги. Однако сводить тревожность к состоянию ионов в миндалевидном теле так же примитивно, как сводить личность или душу к молекулам, составляющим клетки мозга, или генам, их кодирующим.

На самом деле меня заботит более прагматический вопрос: как отражается на моем мозге долгосрочный прием бензодиазепинов? На данный момент я принимаю бензодиазепины (валиум, клонопин, ативан, ксанакс) в разных дозах и с разной частотой уже более 30 лет. Несколько лет из этого срока я месяцами сидел на транквилизаторах круглосуточно.

«Валиум, либриум и другие медикаменты этой категории наносят вред мозгу. Я видел явно вызванные этими препаратами повреждения мозговой коры, и я начинаю сомневаться, что они обратимы», – предупреждал еще в 1976 г. врач Университета Теннесси Дэвид Нотт{249}. За прошедшие три десятилетия в научных журналах вышли десятки статей, отмечающих когнитивные нарушения у принимавших бензодиазепины на протяжении долгого времени. Исследование, проведенное в 1984 г. Малкольмом Лейдером, выявило физическое уменьшение объема мозга у людей, долго сидящих на транквилизаторах{250}. (Дальнейшие исследования показали, что разные бензодиазепины вызывают усыхание разных участков мозга.) Не поэтому ли в свои 44, уже несколько десятилетий почти без перерывов принимая транквилизаторы, я чувствую себя глупее прежнего?

Когда появился валиум, и пациенты, и врачи кинулись все проблемы объяснять тревожностью. ‹…› Когда на сцену вышел прозак, лекарство от депрессии, мерилом психического расстройства стала депрессия.

Эдвард Шортер. История психиатрии (A History of Psychiatry, 1997)

Весной 1997 г., пережив сложный год (развод родителей, неприятности на работе, неудачный роман) и проведя несколько месяцев без психотропных препаратов, я начал по настоянию психотерапевта принимать паксил, СИОЗС, известный также под непатентованным названием «Пароксетин».

После недельного приема паксила я почувствовал небывалый прилив энергии, граничащий с буйством: спал я все меньше, но при этом не чувствовал усталости днем; впервые в жизни я просыпался по утрам бодрым. Потом это легкое буйство прошло, однако настроение медленно, но верно повышалось. Я закончил после нескольких неудачных предшествующих попыток деструктивные отношения с девушкой, которые длились почти два года. Я получил повышение в редакции небольшого журнала. Я начал ходить на свидания.

Уже осенью я в какой-то момент осознал, что с апреля (начало приема паксила) у меня не было ни одной серьезной панической атаки – так долго я не держался со времен средней школы. У меня понизилась тревожность, работа ладилась, я чувствовал увлечение своим делом и вел активную личную жизнь. Желудок успокоился. Паксил творил чудеса.

В самом деле? Что здесь причина и что следствие? Повышение по службе я получил после ухода другого сотрудника, паксил здесь явно ни при чем. Может быть, это крошечное повышение профессионального статуса, подразумевающее более интересные и ответственные обязанности, повысило и мою самооценку, и я с большей уверенностью стал предлагать свои материалы в другие издания и наконец-то почувствовал отдачу от своей работы. И оборвать поводок невротической зависимости, удерживающий меня около той девушки, тоже, возможно, помог совсем не паксил, якобы придавший мне сил. Может быть, я ушел бы от нее и сам, и уж точно этот разрыв подарил мне чувство свободы. (Ей, судя по всему, тоже – мы с тех пор не общались.) А значит, возможно, от тревожности и депрессии меня той весной избавило банальное стечение обстоятельств – повышение, разрыв неудачных отношений, конец мрачной бостонской зимы, весеннее пробуждение природы. Может быть, никакой заслуги паксила тут нет.

Но, по-моему, есть. Начиная с того самого прилива буйной энергии я определенно жил под воздействием паксила, да и клиническая картина, как я теперь знаю, складывалась типичная для принимающего паксил (легкая эйфория, подъем настроения, реальные перемены к лучшему). Разумеется, никто не отменяет вероятность того, что это был эффект плацебо, и паксил сработал, потому что я в него верил. (При эффекте плацебо результат обеспечивает психосоматика, а не химические составляющие лекарства.)

Однако и паксил не сотворил чуда, а если и сотворил, то волшебство быстро закончилось. Потому что через 10 месяцев полета на крыльях уверенности, подаренной волшебной таблеткой, мое ощущение неуязвимости улетучилось за каких-нибудь 10 минут.