Семье было легче противостоять ассимиляции в Индии, и именно там их преданность общине на родине предков была наиболее очевидной и настойчивой. В одной из телеграмм 1917 года старший британский чиновник в Багдаде просил передать пожертвование в размере пятнадцати тысяч рупий от Э. Д. Сассуна главному раввину, чтобы тот распределил его среди нуждающихся евреев во время Песаха. Будучи благотворителями и ярким примером местной семьи, приносящей пользу, Сассуны пользовались большой известностью в еврейской общине города. Когда одному молодому еврею понадобилось заплатить бадал - сумму, причитающуюся османскому правительству вместо службы в армии, - он обратился за помощью к Сассунам. Он написал в Бомбейский дом о страданиях новобранцев и пообещал работать на семью в обмен на их помощь, предоставив в качестве подтверждения свое знание багдадского еврейского диалекта и опыт работы бухгалтером. Война, от которой он просил освобождения, началась годом ранее в маленькой европейской стране, расположенной не намного ближе к Багдаду, чем Бомбей, но сеть международных союзов привела к тому, что в конфликт оказались втянуты великие державы Европы, а значит, и их имперские владения по всему миру. Независимо от того, была ли она первой в мире или нет, это была, бесспорно, глобальная война. Люди из Британии, Индии и османского Багдада будут мобилизованы, сражаться и умирать в ходе нее, и каждая карта мира будет выглядеть по-другому после ее окончания.

Глава

11

.

ВОЙНА И НЕОПРЕДЕЛЕННОСТЬ

.

1914-1924

Июль 1914 года ознаменовал начало Первой мировой войны, которая повлекла за собой сейсмические изменения в Британской империи и затронула Сассунов, где бы они ни жили. Она резко положила конец относительному миру и процветанию викторианской эпохи, а война и ее ближайшие последствия стали сигналом к началу глубоких перемен в обеих ветвях семьи. Хотя Британия вышла из конфликта со значительно расширившимися имперскими владениями, 1918 год стал высшим днем Британской империи перед ее постепенным упадком. В послевоенном мире контролировать и умиротворять различные части империи становилось все более сложной задачей.

Никто из членов семьи не олицетворял страдания миллионов солдат по всему миру в годы войны лучше, чем Зигфрид Сассун.

Зигфрид Лорейн Сассун был назван матерью-еврейкой в честь Вагнера, чьими операми она восхищалась, и уважаемого каноника по имени Лорейн. Зигфрид не был связан с семейным бизнесом и не уделял ему никакого внимания. Его отец, Альфред, был вторым сыном С.Д. и первым Сассуном, родившимся в Лондоне. Он страдал от чахотки и оставался слабым всю жизнь. Он женился на Терезе Торникрофт, английском скульпторе и художнике, выставлявшемся в Королевской академии. Она была католичкой, и этот союз привел к полному разрыву с его семьей. С подачи матери старший брат Альфреда Джозеф (женившийся на представительнице аристократической и еврейской семьи Гюнцбургов) отказался с ним встречаться. Их сестра Рахель, не поддавшись давлению матери, завязала отношения с Терезой и (как мы видели) последовала за Альфредом и вышла замуж. Брак Альфреда и Терезы не был ни долгим, ни счастливым, и они разошлись, когда Зигфриду было четыре года, причем Альфред переехал в Лондон, а его жена и трое сыновей остались в их доме в Кенте, как Зигфрид опишет в своих мемуарах о детстве "Старый век и еще семь лет".

Детям так и не объяснили причину разрыва родителей, и их воспитанием, по сути, занималась няня, миссис Митчелл. " Таковы голые подробности, - писал Зигфрид, - которые показывают, что мое раннее познание мира началось со смущенного осознания того, что я живу в семейной истории, которая не обещала счастливого конца". Время от времени их возили к отцу, "темноволосому молодому человеку с большими печальными карими глазами и усами, которые щекотали, когда он тебя целовал". Зигфрид рассказал о визите своей бабушки Фархи (не путать с прабабушкой, второй женой Давида или женой Сулеймана), которая, не видя сына более десяти лет, пришла попрощаться с Альфредом на его смертном одре в возрасте тридцати четырех лет в 1895 году. "Она говорила очень быстро, иностранным голосом.... Она была очень оживлена, казалась доброй и была рада нас видеть". Зигфрид был слишком подавлен, чтобы присутствовать на похоронах, и ему пришлось слушать о незнакомых еврейских ритуалах погребения от своих старшего и младшего братьев - они были воспитаны как христиане. " Два старика в смешных шапках ходили туда-сюда и говорили, болтая, болтая, болтая - так мой старший брат описал раввинов .... Мы знали, что Пэппи уже давно отказался от такой религии".

В раннем детстве Зигфрид мало общался с другими членами семьи , но через некоторое время после смерти отца он узнал о Сассунах и их истории от своей двоюродной бабушки Мозель (младшей дочери Дэвида). Он считал себя "бедным родственником, и относительно говоря, так оно и было". Наследство С.Д. пришлось делить между его женой Фархой и четырьмя детьми, и нельзя было утверждать, как это пытались сделать наследники Альберта, что он проживал в Бомбее и поэтому имел право на льготные пошлины при смерти, поэтому Альфред не имел того богатства, которым обладали многие его двоюродные братья. Отношение Зигфрида к деньгам семьи было одновременно пренебрежительным и извиняющимся". В 1927 году он подытожил свои чувства к семье в письме к поэту Роберту Грейвзу:

Они заработали на Востоке грязной торговлей, миллионами и миллионами монет. Они тратили их в драпировщиках, ювелирах, кондитерах и борделях. Они арендуют большие мавзолеи и кремируются в Голдерс-Грин. Они курят "Корону" и поклоняются немецким королям и беспутным пэрам.

Он также упоминал о "семитских государях, ни одного из которых я не имею ни малейшего права называть своим". Несомненно, Зигфрид стыдился своей семьи и своих восточных корней. Он полностью отождествлял себя с Торникрофтами. Презрение и цинизм нельзя отнести только на счет его детства. Пережитое на Западном фронте изменило его самого, его политику и, конечно, его поэзию. Всплеск патриотических чувств, заставивший его подписать контракт в день объявления войны, был разрушен ужасами, свидетелем которых он стал в окопах; он стал одним из самых видных противников войны, а его военный опыт, ставший свидетелем ужасной смерти менее удачливых солдат в окопах, разочаровал его в деньгах и роскоши.

Зигфрид прославился своей поэзией и был в числе ведущих пацифистов Первой мировой войны, таких как философ Бертран Рассел и поэты Уилфред Оуэн и Роберт Грейвс. Он перенес окопную лихорадку и травму шеи, но позже был награжден за храбрость, что позволило ему публично критиковать войну с относительной безнаказанностью. Он начал впадать в депрессию, когда не увидел конца кровавой бойне. Погибшие и раненые преследовали его, и это отразилось в его стихах,