Именно Михаил Дмитриевич после Октября руководил на начальном этапе созданием Красной армии, организовывал оборону от немцев, занимал должность военного руководителя Высшего Военного Совета, был инициатором образования Реввоенсовета Республики, откуда его выдавила шайка Троцкого. В 1919 году, когда наступление Деникина стало грозить катастрофой, Бонч-Бруевича вернули в армию и назначили начальником Полевого штаба. В командовании Красной армией он застал картину эпическую. Я уже писал, что назначение на должности командующих фронтами бывших полковников, а то и поручиков, не имевших значимого боевого опыта, было довольно странным, при том, что уже такие люди, как Ворошилов зарекомендовали себя талантливыми и победоносными полководцами. Моё утверждение подтверждается воспоминаниями Михаила Дмитриевича «Вся власть Советам!». Главнокомандующим на момент назначения Бонч-Бруевича был Вацетис, вот какой «пейзаж» описал Бонч-Бруевич:

«На следующий день с утра я отправился к Вацетису. Главнокомандующий жил в комфортабельном особняке местного фабриканта. Аляповатая роскошь, которой окружил себя в Серпухове Вацетис, не понравилась мне. Даже царскому генералу не приличествовало на войне изображать из себя этакого изнеженного барина, а уж пролетарскому полководцу подавно… Не понравилось мне и окружение главкома: заменившие прежних адъютантов многочисленные «порученцы», такие же верткие и нагловатые, как и их предшественники; откормленные вестовые с тупыми лицами былых денщиков и чуть ли не с нитяными перчатками на огромных руках; купеческая роскошь гостиной, превращенной в приемную главкома; подозрительное обилие пустых бутылок в прихожей, — словом, весь тот непривлекательный антураж, который был свойственен дореволюционному военному начальству из интендантов.

Вацетис еще спал, и это тоже не понравилось мне. Положение Республики было напряжено до крайности, многие части Южного фронта позорно бежали, даже не войдя в соприкосновение с наступавшими войсками Деникина, и уж кто-кто, а главнокомандующий мог не нежиться так поздно на роскошной кровати фабрикантши».

Если весь боевой опыт Вацетиса ограничивался командованием полком, то и результат получился такой:

«Положение на основных фронтах Республики вырисовывалось в довольно неприглядном виде. Наиболее неясным казался, пожалуй. Западный фронт. Глубокой разведкой в тылу противника занимались в то время не военные, а политические органы; последним же недостаток военного опыта не давал возможности обеспечить высшее командование нужными сведениями. Во всяком случае, данными, позволившими бы определить вероятные районы сосредоточения главных сил противника, полевой штаб не располагал. Более или менее достоверно известны были лишь передовые части противника, развернутые против нашего фронта; эти сведения были добыты войсковой разведкой, но по ним нельзя было установить вероятное направление главного удара и, в частности, направление на Петроград».

Как можно было командовать, не имея сведений о противнике? Да ведь командовали, вспомните, что я писал о Егорове. Из книги Бонч-Бруевича можно дополнить:

«Штаб Западного фронта неприятно поразил всех нас, приехавших с главкомом, своей крайней многочисленностью, достигавшей нескольких тысяч сотрудников, обилием не оправдавших себя управлений, отделов, отделений и комиссий, словом, той бюрократической суетой, которая нетерпима на фронте. Командующий фронтом Егоров как-то тонул в этом многолюдном потоке и не столько командовал, сколько играл роль своеобразного прокурора, возражавшего и противодействовавшего сыпавшимся на него оперативным «прожектам». Создавалось впечатление, что войсками пытаются управлять в штабе фронта все, кому только не лень заняться этим делом…».

Вполне закономерно, что и в должности начальника Полевого штаба прямой и жесткий Бонч-Бруевич не удержался. Потому что он очень мешал своей активностью и принципиальностью, как массе военспецов, так и наркому-Председателю Реввоенсовета: «Трагичность моего положения усугублялась тем, что у оперативного кормила армии стояли либо военные недоучки, не имевшие боевой практики, либо знающие, но утратившие с перепугу свой профессиональный разум и волю военные специалисты.

Обе эти категории военных или просто не работали, или больше заботились о согласовании своих решений с теми или иными политическими деятелями, не понимавшими требований военного дела и не раз заявлявшими в разговорах с нами, что военное искусство — буржуазный предрассудок».

Понятно, надеюсь, кто из политических руководителей считал военное искусство буржуазным предрассудком, Михаил Дмитриевич увидел этого чудака на одном из совещаний: «Троцкий, как всегда, безразличный ко всему, что не касалось его лично, сидел с томиком французского романа в руках и, скучая, лениво разрезал страницы».

Если еще процитировать строки, как эти «военные» больше были озабочены пайками, чем службой, как они обжирались, когда страна голодала… Впрочем, рекомендую прочесть мемуары «советского генерала» самостоятельно, слишком много пришлось бы цитировать.

… Статья М.В. Фрунзе произвела эффект разорвавшейся информационной бомбы, как сейчас сказали бы. Впервые военачальник выступил с предложениями о единой концепции строительства вооруженных сил. Нет, военная мысль военспецов-Генштабистов совсем мертвым сном не спала. В военных изданиях того времени появлялись публикации на эту тему, но об этих надрывных потугах сам Фрунзе сказал так, что и добавить нечего: «Одним из наиболее важных вопросов, приковывающих внимание нашей современной военной мысли, является вопрос о так называемой “единой военной доктрине”.

Предметом оживленного обсуждения служил он в статьях, помещенных рядом военных специалистов на страницах ныне уже не существующего журнала “Военное Дело”, к нему же вплотную подходит мысль армейских работников, о чем свидетельствуют протоколы многих военных совещаний, посвящавшихся вопросам реорганизации Красной армии.

Все это говорит о наличии глубокого теоретического и практического интереса, возбуждаемого данным вопросом. Но, к сожалению, дальше простого интереса дело вперед пока не двинулось, ибо до сих пор мы не только не имеем попыток систематизации учений о нашей военной доктрине, но и самое содержание этого понятия является в достаточной степени смутным и неопределенным.

Характерна в этом отношении та разноголосица мнений и взглядов, которая обнаружилась в статьях наших военных специалистов. Вышло буквально по пословице: “сколько голов, столько и умов”. По признанию крупнейших представителей военного мира оказалось, что никаких определенных взглядов у нашего старого генерального штаба по этому основному вопросу военной теории не существует и, даже более того, — нет ясного представления, в чем собственно состоит сам вопрос, нет умения правильно поставить его.

Этот факт, говорящий прежде всего о крайней скудости военно-теоретического багажа, доставшегося нам в наследство от старой армии, способен навести на грустные размышления и по поводу наших дальнейших попыток в этом направлении».

И в этой же статье Михаил Васильевич объясняет это положение с военной наукой — наследство царизма, кадры царской армии, кадры Генштаба, которые не были способны мыслить творчески и инициативно. Болото. А вы говорите: «Есть такая профессия — Родину защищать!». Есть, только если бы фильм «Офицеры» был до конца правдивым, то эту мысль в голову военспеца вбивали бы молодые красные командиры, а не наоборот.