Домовик выбрал для нее легинсы, черную футболку с изображением дымящейся чайной чашки, безразмерный серый свитер и ярко-зеленые кеды. Девушка обрадовалась привычным вещам. Разодранный рыцарский мундир она оставила на кровати. Вряд ли она снова его наденет, даже если получится починить.

Затем Хэйзел без лишних промедлений отправилась домой.

Сразу за дверью начинался длинный разветвленный коридор с самыми причудливыми дверями: огромными, крохотными, тонкими и широкими. Ручки и дверные молотки были справлены в форме серебряных гоблинских лиц со зловещими ухмылками и заостренными ушами – или золотых ветвей, усыпанных ягодами. Временами из-за них раздавались музыка или смех, временами слышались бормочущие голоса.

Вскоре она подошла к ступенькам, ведущим наверх – в огромное полое дерево, и выбралась наружу через длинное и узкое, как вход в пещеру, дупло.

Над головой светлело небо, воздух подморозило. Хэйзел плотнее закуталась в свитер, сетуя, что домовик не додумался принести куртку. Продравшись через кучи палой листвы, кустарники и папоротники, девушка добралась до дома. Парадная дверь висела на одной петле. Там, где эльфийский рыцарь ударил ее ногой, виднелась трещина.

Едва Хэйзел вошла на кухню, родители вскочили из-за потертого деревянного стола и бросились к ней.

– Господи, детка! – воскликнул папа, обнимая Хэйзел за плечи. – Мы так рады, что ты дома!

– Бен ушел, – выпалила девушка, потому что было бы жестоко позволить им думать, будто все вернулось на круги своя. – И не вернется. Решил остаться с ними.

– Садись-ка, – сказал папа. – Мы знаем. Он позвонил и все рассказал. Попросил, чтобы мы думали о Волшебном царстве, как о престижной школе-интернате в Швейцарии. Я сказал, что это больше походит на престижную школу-интернат в аду.

– Вы в порядке? – спросила Хэйзел, позволяя себя усадить. Наверное, Бен сказал им, что делает это только ради музыки. В этом случае родители согласились бы с чем угодно – даже с тем, что им не по душе.

– Нет, мы не в порядке, – покачал головой папа. – Но кроме как сказать ему, что мы не в восторге от его решения, ничего сделать не смогли.

Мама нахмурилась, водя пальцем по обгоревшему пятну на столе:

– Мы бы хотели кое-что у тебя спросить. Ты сражалась вместе с рогатым мальчиком – вы с братом, кажется, его знаете? Хэйзел, где ты научилась так драться? Как ты в это ввязалась?

– Это случилось очень, очень давно… – пробормотала девушка.

С тех пор, как она нашла в лесу мертвого мальчика и меч, ее родители очень изменились. Они стали такими родителями, у которых, казалось, просто не могло родиться дочери, подобной Хэйзел.

Возможно, поэтому оказалось так трудно рассказать им, какой дочерью она все-таки была.

Мама покачала головой:

– Мы просто рады, что с вами обоими все в порядке. Мы места себе не находили.

– Не надо обо мне волноваться – больше не надо. В этом нет смысла. Уже слишком поздно.

Может, родителям и удалось измениться, но ее изменить они не смогут. Она и так потратила слишком много времени, пытаясь себя переделать.

– Никогда не поздно волноваться, – заметила мама, потянувшись через стол и взяв Хэйзел за руку. Та сжала ее ладонь в ответ.

* * *

Несколько дней спустя школа снова открылась. Администрация разослала уведомления, что из-за недавних событий весь запас «снежных дней» за академический год исчерпан, и если школу снова потребуется закрывать, ученикам придется посещать ее до конца июня.

На стенах по-прежнему оставались трещины, а крыша позеленела от мха. Время от времени шальной порыв ветра гнал по коридору черное перо или сухой папоротник, но большую часть виноградных лоз и листьев убрали.

Вернулись Картер и Аманда. Девушка наслаждалась новым витком популярности, смакуя скандальные подробности того, что нечаянно услышала, пока спала волшебным сном. С Картером они больше не встречались.

Казалось, все снова стало нормальным – ну, кроме того, что ребята постоянно тормозили Хэйзел в коридорах. Все, даже Робби, хотели узнать, каков из себя рогатый мальчик и как она его нашла – ведь именно Хэйзел освободила его из гроба. Том Маллинс просил показать фехтовальные приемы на позаимствованной из чулана швабре. Во время обеда Леони трижды заставила Хэйзел рассказать, как Бен с Северином начали встречаться, а Молли требовала бесконечных заверений, что Скорбь за ней не вернется.

У каждого находилось, что сказать Хэйзел, но почти ни у кого не было, что сказать Джеку. Девушка видела, как ребята отворачиваются от него в коридорах, словно их страх и чувство вины объединились и сделали его невидимкой. Но Картер по-прежнему был рядом с братом, толкал его плечом и смеялся, заставляя их друзей смеяться тоже; заставляя их замечать Джека. Болтал о колледжах и предстоящем футбольном матче, о том, куда они пойдут в субботу вечером.

Было очевидно – страх перед Джеком скоро улетучится. Все позабудут, что в его жилах течет магическая кровь.

Но не Хэйзел. Когда они снова встретились глазами, его взгляд стал таким бездонным, что ей показалось, будто она вот-вот утонет. Его губы сложились в кривую улыбку, и ее сердце пропустило удар.

Она ему нравилась. Она – или та, дневная. Что же до Хэйзел, Джек ей не нравился: она его любила. Любила так сильно, что это уже причиняло боль.

Тот, кто преподносит свое сердце на серебряном блюде, заслуживает того, что получает.

Джек Гордон – хороший парень. Скоро он будет учиться в колледже далеко, далеко отсюда. У него появится нормальная человеческая жизнь, которую он проживет сполна, прежде чем начать другую, главную – бессмертную.

– Хэйзел, – окликнул он ее, бегом догоняя после последнего урока.

Они не разговаривали целых три дня, и девушке не хотелось, чтобы он догадался, как сильно она была рада услышать его голос. Парень выглядел не так, как до низвержения Ольхового короля: его уши стали чуть более острыми, лицо – немного тоньше, а в волосах заиграли зеленоватые тени. Но улыбка была все той же – совсем не похожей на улыбку Картера, принадлежащей Джеку, и только ему.

– Эй, подожди. Я хочу с тобой поговорить. Я подумал, что, может, мы…

Один лишь звук его голоса разжег в ней желание улыбнуться. Счастье захлестнуло ее почти до боли.

– Не думаю, что смогу, – выпалила Хэйзел.

– Сможешь что? – Джек выглядел озадаченным.

Но Хэйзел уже было не остановить.

– Со мной не все хорошо. Как с личностью. И я, наверное, только начинаю сознавать, насколько нехорошо. Я продолжаю вспоминать вещи, которые сделала, события, которые со мной произошли, – и все отчетливее понимаю: я не та девушка, с которой станет заводить отношения нормальный человек.

– Хорошая новость – я не совсем нормальный и не совсем человек, – заметил Джек.