Он прикрыл глаза. Его снова одолела усталость, неудержимо клонило в сон.

– Поспите, дорогой, – словно сквозь толщу воды донесся до него голос врача. – Вам нужно много спать, это способствует выздоровлению! Сон – лучшее лекарство!

Старыгин хотел что-то ответить, но действительно заснул.

На этот раз ему снился какой-то узкий каменный коридор. Он шел по этому коридору, освещая дорогу дымным коптящим факелом. Коридор то и дело сворачивал, разделялся, от него ответвлялись боковые ходы, но Старыгин уверенно двигался вперед, каждый раз без колебаний выбирая верное направление.

Потому что его вел вперед голос.

Этот голос звал его, повторял его имя, умолял поторопиться.

Он становился все слабее и слабее, все тише, все беспомощнее, хотя Старыгин знал, что приближается к нему, что ему осталось пройти совсем немного.

Нужно было спешить, потому что время истекало, потому что голос мог замолкнуть, и тогда он останется один в этом лабиринте, в этом бесконечном темном подземелье.

Вдруг резкий порыв ветра затушил его факел. Старыгин оказался в кромешной темноте, вязкой и осязаемой, как черное бездонное болото. Из темноты доносились какие-то шорохи и скрипы, и еще что-то отвратительное – то ли тихое чавканье, то ли хруст костей.

Вдруг до его лица дотронулось что-то склизкое, живое.

Старыгин попятился, и в спину ему уперлась чья-то костлявая рука.

Он заметался в ужасе, вытянув вперед руки, пытаясь на ощупь найти дорогу…

Но тут он снова услышал прежний негромкий голос.

Едва слышный, призывный, умоляющий.

И сразу же он успокоился, взял себя в руки и двинулся вперед, на этот голос – сначала медленно, неуверенно, потом все быстрее и быстрее. И окружающая тьма постепенно начала светлеть, расступаться, можно было уже различить очертания стен.

Старыгин прибавил шагу, он уже почти бежал, шумно и тяжело дыша; несмотря на царящий в подземелье холод, капли пота выступили у него на лбу. Перед ним оказалась очередная развилка, и он уверенно повернул направо, туда, откуда доносился голос.

И оказался в большом круглом помещении с высоким сводом.

Эта камера была ярко освещена несколькими факелами, прикрепленными к стенам, и в самом ее центре, на огромном каменном столе, покоилась мумия.

Мумия лежала без саркофага, даже без полотняных бинтов – ссохшаяся коричневая плоть с тощими, как у скелета, конечностями и уродливым лицом, на котором неумолимое время оставило гримасу отчаяния и презрения ко всему живому, ко всему смертному.

И это от нее, от этой мумии исходил тот голос, который призывал Старыгина во мраке подземного лабиринта.

Старыгин шагнул к каменному столу, чтобы последний раз услышать голос вечности и заглянуть в ее глаза.

И в этот миг он проснулся.

На этот раз он был в палате один, и чувствовал он себя гораздо лучше.

Настолько хорошо, что легко приподнялся и сел на кровати, спустив ноги на пол.

И снова услышал тот голос, который звал его во сне, тот голос, который вел его по темному подземелью.

Голос звучал едва слышно, и Старыгин понимал, что никто, кроме него, не слышит этот зов. Но в то же время он был так настойчив, что противостоять ему было невозможно.

Дмитрий Алексеевич встал на ноги.

Голова немного закружилась, так что ему пришлось схватиться за спинку стула, но вскоре это прошло. Он нашарил больничные тапочки, больше в палате не было никакой одежды.

Голос звучал призывно и умоляюще. Старыгин шагнул к двери палаты. Она была не заперта.

Он выглянул в коридор.

В нем не было ни души, только откуда-то издалека доносились громкие раздраженные голоса.

Бледно-зеленые стены, негромко гудящие люминесцентные лампы под потолком.

Старыгин выскользнул в коридор и уверенно двинулся направо – туда, куда звал его едва слышный настойчивый голос.

Его все еще немного качало от слабости, но он торопливо шел на голос, потому что тот становился все тише, все слабее и мог замолчать навсегда.

Коридор повернул.

Старыгин выглянул из-за угла, убедился, что путь свободен, и двинулся вперед.

Вдруг одна из дверей приоткрылась, из-за нее послышался женский голос:

– Через час я вам поставлю капельницу…

Старыгин дернул ближайшую дверь, к счастью, она была не заперта. За дверью оказалась химическая лаборатория – металлические стеллажи с колбами и пробирками, сложное современное оборудование, хромированные инструменты. Прикрыв за собой дверь, он замер, прислушиваясь.

Мимо двери кто-то прошел, по коридору процокали женские каблуки, и снова все затихло.

Старыгин снова выскользнул в коридор и быстро двинулся в прежнем направлении – туда, куда звал его голос.

Коридор закончился, дальше была дверь. Старыгин потянул за ручку, дверь поддалась, и он оказался на лестничной площадке.

Ни на секунду не задумываясь, он пошел по лестнице вниз – так же, как во сне, голос безошибочно направлял его, указывал дорогу.

Миновав несколько лестничных пролетов, пройдя мимо нескольких запертых дверей, он наконец оказался перед металлической дверью подвального этажа.

Эта дверь тоже была заперта, но Старыгин почему-то нисколько не расстроился. Он знал, что сможет преодолеть все препятствия.

И действительно, не успел он перевести дыхание, как с другой стороны двери скрипнул поворачивающийся в замке ключ.

Дмитрий Алексеевич прижался к стене возле двери.

С металлическим лязгом дверь распахнулась, и на пороге появилась пожилая женщина в сером сатиновом халате, вооруженная красным пластмассовым ведром и несколькими швабрами. Придерживая свои инструменты одной рукой, второй она возилась с ключом.

Старыгин пригнулся и юркнул в открытую дверь мимо оторопевшей уборщицы.

Та не успела ничего разглядеть, от неожиданности выронила ведро и разразилась возмущенной тирадой:

– Совсем, паразиты, с ума посходили!

Но Старыгина уже и след простыл, он свернул за угол и чуть не бегом улепетывал по коридору.

Здесь было куда более мрачно, чем на верхних этажах. Под низким потолком змеились разноцветные электрические провода и пластиковые трубы, лампы горели через одну, по стенам проступали пятна сырости и плесени. Однако призывный голос звучал в мозгу Старыгина гораздо отчетливее, чем наверху.

Он шел по коридору, прислушиваясь к этому голосу и невольно вспоминая свой страшный сон.

Впереди засиял более яркий свет, и Старыгин замедлил шаги.

Вскоре он поравнялся с металлической дверью, на которой была прикреплена табличка: